Между тем донья Офелия и Умберто уже неделю жили в Буэнос-Айресе. Это было долгое путешествие из Сальты, которое они проделали сначала на лошадях, потом на повозке и наконец на корабле. Конечно, поездка длилась дольше, чем если бы Умберто ехал один, но донья Офелия настояла на том, чтобы сопровождать его.

Умберто еще никогда не видел мать такой оживленной. Еще никогда она так часто не смеялась и так много не разговаривала. Она даже покупала новые платья, делала прически и настаивала на выходах в свет. Но ее веселье заставляло сына содрогнуться, когда он вспоминал, как хладнокровно она стояла над телом отца, словно речь шла о забитом теленке. Умберто всегда считал ее хрупкой и кроткой, но, очевидно, ошибался. Между тем он знал, что не сможет перечить матери, как не мог перечить отцу.

Донья Офелия взглянула на него. Умберто чуть не вздрогнул. Непостижимо! Когда-то он лежал на ее теплых, мягких, приятно пахнущих руках и слушал сказки. Непостижимо! Когда-то она была красивой женщиной с блестящими волосами, изящными бровями и губами цвета розы!

— Ты идешь? — Донья Офелия уже встала и махнула ему рукой. — Я наконец-то нашла того, кто сможет нам помочь. Экипаж уже ждет.

Умберто остался сидеть. «Всего через неделю, — промелькнуло у него в голове. — Как ей это удалось?»

— Пойдем, дитя мое.

Она действительно назвала его «дитя»? Умберто встал и медленно пошел за ней. Его ступни тут же погрузились в мягкий ковер.

Вскоре за дверью Умберто столкнулся с горничной отеля. Если бы он не заметил взгляд доньи Офелии, то обязательно улыбнулся бы девушке, но так лучше не поступать. Он не знал почему, но взгляд, который бросала на него мать, когда Умберто разглядывал девушек, заставлял его содрогаться снова и снова. Раньше он не обращал на это внимания. Сегодня же ему казалось, будто этот взгляд может убить. Будет лучше, если он не станет уделять несчастной внимания.

— Красивая девочка, правда? — Донья Офелия словно прочитала его мысли.

— Кто… Кто? — запнулся Умберто. Она все же заметила. Он раздраженно помотал головой и последовал за матерью. — Нет, — пробормотал он себе под нос. — Она всего лишь горничная, не более того.

Донья Офелия пронзительно посмотрела на сына. Казалось, она не была удовлетворена его ответом. Мать развернулась и пошла дальше. Умберто с облегчением вздохнул. Донья Офелия гордо шагала впереди него к выходу. Портье отеля распахнул перед ней дверь и выпустил их. Стоял ранний вечер, вскоре должна была взойти тучная, полная луна. Донья Офелия устремилась к ожидавшему их экипажу.

— Куда мы едем? — спросил Умберто, когда они тронулись.

— На встречу.

Мать мило улыбнулась ему. Умберто смотрел на улицу через окно. Очевидно, его мать не считала нужным держать его в курсе событий, но он молчал и не жаловался. Вскоре за окном показались убогие домишки, послышался запах гнилого мяса, но донью Офелию это не удивляло. Казалось, они движутся в сторону порта, однако вскоре экипаж вновь поменял направление. Иногда они ехали быстрее, иногда медленнее, пока не остановились. Разве они не проезжали здесь?

— Где мы? Зачем мы сюда приехали? — спросил Умберто спустя некоторое время, когда так ничего и не произошло.

— Мы ждем. — Его мать, очевидно, получала удовольствие, держа его в неведении.

Умберто не понравились оба. Это были немцы, которые приплыли на одном корабле с Викторией, как узнала его мать. Но в то, что они рассказали о его жене, Умберто верить отказывался. Он был убежден, что такого не может быть. Ему не нравились оба грязных прохвоста. Он знал Викторию, и пусть они расстались, Умберто понимал, что эти двое лгут. Неотесанного здоровяка звали Михель. Маленький с лицом, покрытым оспинами, который знал, где можно найти Педро, назвался Питом.

Умберто еще никогда в жизни не видел таких холодных, безжизненных глаз, как у этого Пита. В его глазах не было ни жизни, ни любви, лишь ненависть и холодный расчет. Умберто, дрожа, откинулся назад и хлебнул рома, который принес ему хозяин. Потом он взглянул на часы. Его мать и двое мошенников сидели в узкой задней комнате уже более часа и обсуждали дальнейшие действия.

Они оказались здесь впервые, и Умберто надеялся, что это будет в последний раз. Он ненавидел все это не только потому, что его мать с недавних пор казалась ему совершенно другой, но и потому, что она ставила его в неловкое положение, относилась к нему, как к мальчику, решая все за него. Отец недооценивал его, а мать видела в нем лишь беспомощного младенца, мнение которого никого не интересовало. Умберто спрашивал себя, изменила ли она свое мнение о нем внезапно или так относилась к нему всегда.

Умберто вновь взглянул на донью Офелию. Она была одета в черное, на голове — шляпа и вуаль. Мать всегда держалась строго и действовала очень независимо. И это ранило Умберто. Она редко покидала Санта-Селию и область Сальты. Однако с тех пор, как они отправились в путь, донья Офелия вела себя так, словно путешествовала всю жизнь. Она искала встречи с этими людьми. Офелия вела с ними переговоры и при этом не выглядела слабой женщиной или просительницей.

Умберто был убежден: именно донья Офелия была кукловодом и дергала за нитки, а не два этих ужасных человека. Умберто был уверен, что она сможет принять решение, о котором он даже подумать боится. Ужасное решение о жизни и смерти. Умберто взял стакан и влил в себя остатки рома. Он не мог не признать: его мать иногда казалась ему очень странной.

Глава шестая

Над костром у входа в хижину висел котел, в котором варились овощи: кукуруза, картофель, маниока и морковь. Женщина-мапуче, сидевшая на корточках у огня, не подняла головы, хотя наверняка слышала шаги Виктории. На спине у нее висел младенец в kupülwe — специальном приспособлении, с помощью которого мапуче носили детей в первые месяцы жизни. Виктория вспоминала, как вначале с удивлением наблюдала за маленьким комочком, привязанным к спине матери. Такое приспособление было очень удобным. Когда мать не носила дитя на спине, kupülwe можно было повесить на дерево, и тогда ветер укачивал младенца.

Виктория вновь взглянула на женщину-мапуче, которая помешивала варево в котле. Распространялся аппетитный запах. У Виктории заурчало в животе, но она не осмеливалась попросить. Еды в деревне было мало, об этом Педро предупредил их еще в день приезда.

Она не ожидала увидеть тут такие же тольдо, как в лагере. Хижины стояли далеко друг от друга вдоль берега маленького озера, которое заросло камышом и кустарником.

Виктория решительно отвела взгляд от соблазнительной еды и продолжила прогулку по деревне. Ей хотелось показать Педро, что она больше не избалованный ребенок, которым была когда-то.

В деревне мапуче Виктория наконец увидела кацика — вождя. Иерримен, как он сам себя называл, был сильным высоким мужчиной с большим носом и выступающим вперед подбородком. Виктория подумала, что ему около пятидесяти лет. Шрамы свидетельствовали о боевом прошлом. Иерримен внимательно оглядел Викторию, когда она впервые предстала перед ним, потом взглянул на Юлиуса и поприветствовал их от имени жителей деревни. Виктория заправила светлую прядь за ухо. Она привыкла к удивленным взглядам индейцев, которые глазели на белую, странно одетую женщину. Несмотря на то что мапуче часто встречали белых: тут жили кузнецы (кузнечное ремесло особо ценилось у этого народа), несмотря на то что мапуче похищали белых женщин, несмотря на то что кацик умел читать, как в одно прекрасное утро узнала Виктория, индейцы все равно с любопытством наблюдали за ней.