– Она считает, что ты переживаешь за нее. Что вы с Фэллон ее подруги. Я бы даже сказал, что она любит вас как родных, хотя почти не знает. И ты решила отплатить ей за это, обратившись ко мне с просьбой убить мою половину? – спросил я, нахмурив брови, когда она посмотрела на меня со слезами на глазах.

– Я люблю ее. Я обожала эту девочку в каждой из ее жизней, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понимать: она и сама хотела бы, чтобы кто-нибудь помешал ей стать монстром, которого она так ненавидит. Я не прошу тебя убить ее просто так. На всякий случай. Я прошу тебя сделать то, что будет необходимо, если мы потеряем ту Эстреллу, которую знаем, – сказала ведьма, и ее нижняя губа задрожала, когда она посмотрела на луну.

– Ради нее я готов принести в жертву весь этот мир и все, что в нем есть. И меня нисколько не волнует, если с неба исчезнет луна, в которой ты черпаешь силу, – ответил я, и в глазах у меня вспыхнул недобрый огонь.

– Это не то, чем кажется…

– Никогда больше не подходи ко мне с этим разговором. А если ты когда-нибудь попытаешься навредить ей, я сам тебя уложу в землю, ведьма, – прорычал я, шагая мимо нее, чтобы приблизиться к своей половине.

– Расскажешь ей о нашем разговоре? – спросила Имельда, сглотнув, когда я обернулся, чтобы посмотреть на нее через плечо.

Я изучал ее, размышляя над вопросом. Я знал, что мог бы проводить больше времени со своей половиной, если бы она потеряла привязанность, которую испытывала к Имельде. Это вбило бы клин между ней и Фэллон, и Эстрелле больше не на кого было бы положиться, кроме меня. Эта мысль не должна была казаться мне столь привлекательной, но казалась. После столетий, проведенных без нее, я хотел обладать не только ее телом. Я хотел полностью владеть ее вниманием. Хотел быть единственным, с кем она проводит время.

– Нет, – наконец ответил я, заметив, как плечи ведьмы облегченно опустились. – Я сделаю все, чтобы защитить ее. Даже скрою правду о твоем предательстве, чтобы не ранить ее, – сказал я и зашагал прочь, оставив позади Имельду, которая медленно закрыла глаза.

Втянув в легкие прохладный воздух, я заставил свое тело расслабиться, отгоняя напряжение и ярость, и смотрел, как танцуют пальцы Эстреллы, перебирая невидимые нити. Они, должно быть, представляли собой незабываемое зрелище, свисая с неба, переливаясь в свете луны. Я поднял руку, глядя на свои пальцы и задаваясь вопросом, что такого было в моей половине, что она могла видеть такие вещи, а я не мог.

– Я скучаю по тебе каждый божий день, – прошептала она, и от печали в ее голосе у меня сжалось сердце. – Но, черт меня возьми, я ведь и ненавижу тебя тоже. Ненавижу за то, что не сказал мне правды, за то, что всю жизнь лгал мне. Кто я такая? Ее дочь? Поэтому ты так отчаянно пытался удержать меня от фейри? – спросила она.

Мне потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что она разговаривает со своим братом.

Я остановился, ожидая затишья в ее одностороннем разговоре. Мне не хотелось посягать на ее личную жизнь, подслушивать, как она горюет.

– Я чувствую, что ты смотришь на меня, – сказала она громче.

Эта фраза погрузилась в меня, и я понял, что теперь она обращается ко мне. Она чувствовала меня так же, как я чувствовал ее, независимо от того, близко или далеко она находилась.

Шагнув вперед, я опустился рядом с ней на одеяло, но перевел взгляд с ее лица на звезды, желая увидеть то, что видела она. Мне бы очень хотелось вместе с ней взирать на мерцающие нити, которые заполнили ее зрение.

Возможно, если бы их увидел и я, это помогло бы мне лучше понять и постичь, почему она видит их, а боги, которых я знал, нет. Если она была богиней во втором поколении, как и я, почему наши силы проявлялись по-разному?

Что в ней откроется, когда она ступит на землю фейри?

Наконец, она села и уставилась на пламя, скрестив руки на груди.

– Случалось ли тебе когда-нибудь испытывать вину за отнятые тобой жизни? – спросила она, наконец переводя свой взгляд на меня.

Он был наполнен мерцающим светом звезд, черным с пурпурным отливом и золотыми крапинками.

– Да, – ответил я, кивнув, и коснулся ее руки. – Когда Маб впервые начала использовать меня как палача, я чувствовал очень большую вину за отнятые мной жизни. Гораздо большую, чем ты можешь себе представить.

– А как насчет жизней, которые ты забрал сам, по собственной воле? Они тебя тоже тяготят? – спросила она.

– Ты чувствуешь себя виноватой? Из-за убийства Октавиана? – спросил я, считывая вопросы, которые она задавала.

Ей нужно было поговорить с другим существом, у которого был подобный опыт, чтобы посочувствовать ему. Но я никогда не отнимал жизнь просто так, не зная цены, пока не сровнял с землей Калфолс. Не на своих условиях. Не по своей воле.

Это была кровавая бойня, но никакой вины я не чувствовал. Некоторые жители Калфолса заслужили смерть, на которую я их обрек, но были и невинные, просто прохожие, погибшие в результате разрушений.

– Нет. И что это говорит обо мне? – спросила она, и изо рта у нее вырвался вздох, как будто она недоверчиво фыркнула. – Без сомнения, я какое-то чудовище. Я не чувствую никакого раскаяния, что убила кого-то.

– Он и не заслуживает твоего раскаяния. Ты это знаешь, – сказал я, поворачиваясь к ней.

Я придвинулся к Эстрелле, прикоснулся своим лбом к ее и посмотрел в эти глаза, которые смотрели на меня и казались такими же древними, как сама вечность.

– Знаю. Но чувство вины и раскаяние нужны не ему, а мне. Чтобы напомнить, что я все еще человек, – сказала она, и с губ у нее сорвались всхлипы, когда она опустила глаза.

Мы подошли к сути разговора. Вера Эстреллы в собственную человечность угасала с каждым днем, становилась все меньше, когда она поступала наперекор законам человечности. Если она владела магией вне нашей связи, она просто не могла быть человеком, и для женщины, которая была человеком всю свою жизнь, осознавать такое было горько.

– Мин астерен, – нежно сказал я, когда она поджала губы, пытаясь сдержать слезы.

Для остальных из нас ее человечность мало что значила. Она была все той же женщиной, которую я полюбил, независимо от того, в какой оболочке скрывалась ее душа. Она все та же личность, какой была две недели назад, столетия назад.

Просто теперь стала больше. Больше, чем человек, больше, чем сборщица урожая, больше, чем бедная девушка из грязной деревни, которая пыталась найти способ выжить. Она