Я смотрю на Лилиану, а думаю почему-то об отце. Иногда ему достаточно просто появиться, чтобы все проблемы разрешились сами собой. Бывают люди, рядом с которыми стыдно капризничать и неуместно спорить по мелочам, и сиюминутные эмоции развеиваются, как пыль на ветру, а остается только самая суть. С меня постепенно спадает оцепенение, в голове начинает проясняться.

– Софья! – Брецель поворачивается ко мне. – Я хочу, чтобы ты знала: всем, кто здесь присутствует, да и не только вам, придется очень скоро распрощаться с Меркабуром. Всем v.s. скрапбукерам.

– Я не скрапбукер, – спешит уточнить Аркадий.

– Неужели? – Брецель приподнимает брови.

Паша вздрагивает и озирается по сторонам. Брецель переводит на него взгляд и продолжает, обращаясь к нему:

– Например, Инга… Я думаю, у нее осталось полчаса, не больше. Видели тут девочку с бубенцами?

Он говорит об Аллегре, но смотрит теперь на Эльзу. Лукавит, насколько я могу почувствовать это в Меркабуре, но в чем именно? Вспоминаю, как Эльза шепталась с Ингой как раз перед ее исчезновением, и начинаю кое-что подозревать.

– Эта девочка – маленькая ходячая подделка. Я устроил так, чтобы она увела Ингу.

Паша вскакивает и машет руками. От волнения он забывает даже те три слова, которые знал.

– Я думаю, как раз сейчас Инга знакомится с Маммоной, – продолжает Брецель. – Скоро они узнают друг друга по-настоящему.

Паша-Неужели бледнеет, снова садится на корточки и обнимает себя руками.

– Ты все правильно понял. У тебя красивые глаза, их можно сделать из стеклянной мозаики. Хорошая будет карточка.

Эльза отворачивается и делает вид, что увлечена видом на райскую тропическую лагуну, который в данный момент открывается из окна с природными чудесами. Почему она перестала смотреть на Брецеля? Елки-палки, кажется, впервые в жизни я пожалела, что мне недостает чувствительности. Если бы только я могла в Меркабуре воспринимать вещи так же тонко, как умею это делать в реальном мире! Да, но язык-то у меня еще не отнялся.

– Почему Инга и почему я? – спрашиваю я. – Почему четыре уровня?

Или все-таки наполовину отнялся? Речь у меня выходит какая-то бессвязная, но Брецель отлично понимает мой вопрос.

– Инга мне слишком мешает. А ты мне нужна.

– Вы хотите, чтобы я стала маммониткой?

– Это не доставило бы мне удовольствия. Нет, Софья, к тебе у меня другое предложение. Эксклюзивное. Если бы у маммонитов получилось добиться своего, тебя бы привел ко мне мнеморик, и я бы предложил то же самое. Но они не знают тебя так, как знаю я. Никто не знает, даже ты сама.

Брецель ни к кому не подходит близко, он держится у дальней стены и говорит издалека. Немного странно, когда человек делает тебе важное предложение стоя за несколько метров. Его негромкий голос, тем не менее, отчетливо разносится по тихому залу.

– Софья, я знаю о тебе то, чего не захотел тебе сказать куратор. Вот она, – Брецель показывает на Лилиану, – тоже наверняка не захотела. Они все тебе врут. Сказки небось рассказывают? «Меркабур не разрешает», «ты должна узнать сама»… Они тебя просто используют. Каждый – в своих целях, им так выгодно.

Я смотрю на Лилиану, но зеленые очки скрывают от меня ее реакцию.

– Ты не знаешь своей природы, а я тебя вижу насквозь, – продолжает Брецель. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Знаю, как трудно тебе находиться среди толпы, знаю, как противно в автобусе столкнуться с чужими мыслями и чувствами, которые могут отталкивать сильнее, чем запах пота и чеснока, знаю, что городской парк кажется тебе адом, знаю, что музыка в маршрутке сводит тебя с ума, знаю, сколько образов рождается в твоей голове каждую минуту. Еще я знаю, что напоминаю тебе ураган, и знаю, как это тяжело: уметь видеть то, что люди пытаются скрыть. Ты – сама восприимчивость, ты – тонкий музыкальный инструмент, ты откликаешься на мельчайшее изменение среды: едва уловимое движение ветра, рябь на воде, чье-то мимолетное желание, легчайшая смена оттенков настроения.

Я замираю, но это больше не похоже на прежнее оцепенение, просто целиком погружаюсь в его слова. Никто и никогда не описывал моих ощущений так, будто сам их переживал. Иногда мне казалось, что Магрин читает мои мысли, но он подмечал лишь то, что было на поверхности, а Брецель затронул глубину, в которую я сама порой боялась заглянуть. Никто и никогда не понимал меня так, как этот странный человек в длинном пальто с двумя рядами пуговиц.

– Я предлагаю тебе защиту. Ты сама будешь выбирать, что тебе чувствовать.

– И я все забуду? Как маммониты?

– Ты сама будешь выбирать, что тебе помнить.

– Чего ты от меня хочешь?

После того, что он сказал, я больше не могу обращаться к нему на «вы». Ощущение близости рождается мгновенно, словно мы вместе только что висели над пропастью.

– Буду с тобой откровенен с самого начала. Ты нужна мне как прибор высокой чувствительности. Взамен я готов о тебе заботиться. Не так, как они, – кивает он на Серафима.

– А как? Протирать тряпочкой и держать в стеклянном шкафчике? – усмехается Лилиана.

Брецель не обращает на нее внимания.

– Все будет честно, все будет открыто. Никаких тайн, никаких недоговорок. Мы с тобой начнем с того, что сядем и поговорим о твоем предназначении. Я готов показать тебе твою природу.

Мне чертовски нравится то, что он говорит. Где-то в глубине души я всегда хотела, чтобы однажды появился человек, который предложил бы мне нечто подобное. И если бы это был кто-то другой, согласилась бы, не раздумывая. Но я напоминаю себе, что это из-за Брецеля появилась Тварь и это из-за него молодой парень сделал смертельный шаг из окна.

– Я не убивал того человека. – Он и вправду видит меня насквозь. – И Маммона тоже. Нам с ней не доставляет удовольствия убивать. Тот парень сам хотел умереть.

В последнем предложении правда звучит так отчетливо, что в нее невозможно не поверить: он сам хотел.

– Зачем тебе прибор? – спрашиваю я. – Чего ты хочешь вообще?

Мне почему-то трудно выражать свои мысли, будто я ребенок и только что научилась говорить. Брецель понимает меня без слов. Он говорит со мной так, словно в комнате никого больше нет.

– Порядок и стабильность – вот и все, что мне нужно. С вами, скрапбукерами, мир становится слишком изменчивым, ему недостает устойчивости.

– Ты хочешь, чтобы нас не было?

– Я хочу, чтобы вы перестали заниматься скрапбукингом. Но, если ты уйдешь со мной прямо сейчас, обещаю тебе: все, кто есть сейчас в этой комнате, останутся v.s. скрапбукерами. Я сделаю для них исключение.

– Хорьку понятно, что мы и так останемся, – подает голос Лилиана. – Софья, пожалуйста, не слушай его. Я пришла сюда специально, чтобы не дать никому запудрить тебе мозги.