Поэтому доступ к лесным угодьям и передаваемое из поколения в поколение право на их эксплуатацию играли значительную роль в экономике. Комплексное лесное хозяйство требовало долгосрочного планирования и инвестиций: взрослый дуб, срубленный для постройки корабля, мог быть специально посажен именно с этой целью как минимум шестьюдесятью годами ранее. Лесные ресурсы составляли важнейшую часть семейных поместий и нередко становились предметом спора между наследниками. Право на распоряжение ресурсами и рабочей силой в лесных угодьях было связано со статусом и социальным положением и потенциально влияло на властные отношения в обществе. Это особенно ярко проявилось позднее в североатлантических колониях: быстрая вырубка леса в Исландии серьезно изменила жизнь поселенцев, поставив их в зависимость от импорта древесины из Скандинавии и повысив значение права на плавниковый лес. Не исключено, что путешествия в Винланд (Северную Америку) были предприняты в числе прочего для освоения богатых лесов восточного побережья.

Объединив пастбищные хозяйства с миллионами овец и удовлетворяющие огромный спрос контролируемые лесные угодья и прибавив к этому задачу превращения сырья в готовую продукцию, мы неизбежно приходим к выводу, что все это требовало поистине колоссальной рабочей силы. Люди нужны были, чтобы заботиться о животных, ухаживать за пастбищами и содержать в порядке дороги для скота, стричь овец, собирать шерсть и подготавливать ее к работе, чесать и прясть шерсть, превращать ее в ткань, заботиться о благосостоянии лесного массива, валить деревья и выполнять сопутствующую тяжелую работу — зачищать стволы от сучьев, рубить и распиливать, после чего к делу могли приступать корабельные мастера или плотники. То же касалось всех связанных отраслей — добычи болотной руды, плавки руды, изготовления гвоздей, заклепок и инструментов. И так далее, и так далее. Всем этим работникам, в свою очередь, требовалось жилье и средства к существованию.

Один из ярких примеров реальных масштабов трудозатрат дает ткацкое производство. Мы уже видели, что для производства одного паруса одному человеку пришлось бы годами прясть и ткать шерсть. Конечно, ткачеством занимались не поодиночке, а сообща, но даже так объемы работы поражают, особенно если вспомнить, сколько разнообразных тканей людям требовалось на море и в быту. Невозможно переоценить важность пронизывающего все аспекты жизни ткацкого производства для экономики викингов. И, хотя такие изделия, как паруса, имели достаточно долгий срок службы, по-видимому, немалой части населения в эпоху викингов приходилось тратить на производство тканей, без преувеличения, все свое время.

Из письменных источников совершенно ясно, что эта работа относилась к женской социальной сфере — но какие это были женщины? Нет никаких признаков того, что численность свободного женского населения в эпоху викингов внезапно резко увеличилась, а это значит, большинство женщин, занятых ткацким производством, скорее всего, были рабынями.

Возможно, это до некоторой степени объясняет наличие многочисленных ткацких хижин с заниженным полом, сгруппированных вокруг высоких залов или на границах поселений по всей Скандинавии, — количество этих построек начинает расти как раз тогда, когда увеличиваются в размерах земельные владения. Внутри этих хижин царили ужасающие условия. При раскопках археологи находят у дверей ровные линии круглых грузиков, упавших с ткацких станков, оставленных на своих местах в заброшенных хижинах. Единственным источником освещения был проникающий снаружи естественный свет. Годы монотонной однообразной работы в полумраке с тонкими нитями и различными растительными красителями безвозвратно портили зрение женщин. В воздухе целый день носились крошечные частицы шерсти, с каждым вдохом оседающие в легких. К вечеру воздух в хижинах становился мутным и наполнялся звуками кашля. Зимой, когда рано темнело, дело становилось еще хуже — работать можно было только при свете лучины. Эта работа имела огромное значение, но ее условия были просто ужасающими.

Источник этого подневольного труда, и не только в ткацком производстве, был тесно связан с феноменом викингов и сыграл решающую роль в создании диаспоры. Если набеги и торговля были двумя составляющими одного целого, то в институте рабства они слились воедино. Пиратские морские походы викингов приносили важнейший товар — людей, захваченных в плен и обращенных в рабство.

В этом нет ничего удивительного. Одной из главных целей набегов был именно захват рабов, которых затем сбывали по имеющимся торговым каналам в Скандинавии и за ее пределами. При этом как раз рабы служили самой устойчивой причиной существования таких сетей. Труд рабов, в свою очередь, способствовал эскалации этой активности, поскольку благодаря ему становились возможными все более масштабные набеги. За флотами и армиями викингов, так неожиданно врывающимися на страницы хроник, стояла сложная циклическая самовоспроизводящаяся система.

Как справедливо заметил один историк, рабовладение составляло основу бытия викингов. Набеги были самостоятельной отраслью экономики.

У этой экономики были свои каналы и точки сбыта. Одним из ключевых социальных и экономических факторов, сыгравшим определяющую роль в эпоху викингов, принято считать медленное развитие городов Скандинавии по сравнению с аналогичными институциональными изменениями на берегах Балтийского и Северного морей. На континенте и в Англии приток населения в города в этот период более очевиден, однако это было в значительной степени обусловлено наличием городских центров, сохранившихся с римских времен, во многих случаях буквально построенных римлянами и ожидающих повторного освоения. Также многие европейские культуры сохранили более или менее активные пространственные, социальные или психологические связи с бывшими имперскими городами. Скандинавия же находилась за пределами Римской империи и, как следствие, не имела тех готовых (пусть даже пришедших в упадок) моделей городской жизни, какие имела римская Европа.

Достаточно красноречивым представляется тот факт, что у скандинавов эпохи викингов были отдельные слова, обозначающие рынок или площадку обмена, но не было слова для того, что мы назвали бы городом. Это касается не только поселений у них на родине, которые в любом случае можно назвать городами лишь с натяжкой, но и тех огромных урбанистических центров, которые викинги могли воочию видеть во время своих путешествий. Во всех этих случаях они обходились словом garðr (так обычно называли основную скандинавскую единицу поселения — крестьянскую усадьбу), по необходимости добавляя к нему уточнения, как правило на удивление скромные. С самым ярким примером мы уже познакомились: Константинополь, современный Стамбул, столица Византийской империи и в эпоху викингов величайший мегаполис мира, без сомнения, был самым крупным городом, который когда-либо видели скандинавы, но они называли его просто Miklagarðr — «Большая ограда», или, возможно, «Великое место». Несомненно, это одно из самых впечатляющих преуменьшений в истории. Однако оно позволяет чуть лучше понять отношение викингов к человеческим жилищам и их сравнительному масштабу. Среди других примеров Новгород, который викинги называли Holmgarðr — «Поселение на острове», и так далее. В большинстве случаев названия городов передают ощущение огороженного замкнутого пространства, отсутствующее в названиях других мест.