плюща впились в грубую плоть бывшего констебля и начали высасывать соки, пульсируя и исходя дрожью.

Шнаппер задергался и, обдирая вросшие в него гаустории, начал закручиваться винтом, стягивая все свои лозы в единую толстую плеть. Эта плеть рванулась вперед и охватила корневище старухи хомутом. Огромная пасть бывшего констебля сомкнулась вокруг очередной лозы Браун, он дернул головой, и во все стороны брызнула зеленая кровь.

Одновременно из трех ловушек-бутонов старухи вырвался визг. Они качнулись на стеблях-шеях и устремились к Шнапперу.

Тот расплел плеть и встретил каждую из ринувшихся к нему голов ударом своих сильных конечностей. А затем, резко опав к полу, схватил первую дочь Праматери клыками за корневище и выдрал из него кусок.

Трехглавая мухоловка отпрянула и бросилась прочь, переваливаясь по полу и мебели гостиной. Затрещало разломанное под ее весом кресло.

Шнаппер, оторвав от себя последние гаустории, пополз следом за ней, из его пасти вывалился длинный язык. Бывшего констебля гнал вперед инстинкт. Уничтожить ее… разорвать на куски… она ранена, она в отчаянии…

Ринувшись за старухой, он не заметил, как та, убегая, одной из лоз подхватила с пола отломанную ножку кресла, и в тот миг, как бывший констебль догнал первую дочь Праматери и набросился на нее, она развернулась и сделала выпад.

Чудовищный удар прошел точно между конечностями Шнаппера, и импровизированное оружие старухи вонзилось в его грудное сплетение, пробив сросшийся корсет, в глубине которого светился красный сердечный клубень.

Багровая мухоловка дернулась, по лозам прошел спазм. Голова бывшего констебля задралась, пасть раскрылась, исходя в немом крике.

Если бы миссис Браун могла смеяться, гостиную сейчас заполнил бы торжествующий смех.

И тут Шнаппер медленно опустил голову. А затем качнулся и придвинулся к старухе. Ножка кресла прошла насквозь, но бывший констебль будто перестал чувствовать боль.

Трехглавая мухоловка застыла в недоумении. Что происходит?! Она ведь убила его! Или… нет?

И тут старуха заметила, что удар прошел в нескольких дюймах от сердечного клубня Шнаппера, не задев его.

Она зашипела от злости.

Подобравшись к миссис Браун почти вплотную, Шнаппер обхватил пастью ее центральный стебель. Челюсть сжалась. Клыки перекусили одну из старухиных шей, и ее голова рухнула на пол.

Миссис Браун оттолкнула Шнаппера и бросилась прочь. В охватившем ее безумии она заметалась по квартире, ударяясь о стены, переваливаясь через обломки мебели, круша все, чего касалась, и заливая гостиную изумрудной кровью. Бывший констебль не отставал…

В какой-то момент зеленая мухоловка перекрутилась и напала на Шнаппера, охватывая его всеми своими лозами-щупальцами.

Два чудовищных растения сплелись между собой. Багровые листья смешались с зелеными, гибкие изящные лозы словно срослись с толстыми и грубыми. Сердечные клубни, эти пульсирующие искрящиеся сгустки, забились в дюйме друг от друга…

И тут Шнаппер сделал нечто такое, о чем миссис Браун не смогла бы вычитать ни в одном из ботанических дневников мистера Карниворри. Он расплел свой сердечный клубень, освобождая его от защитных ребер-ветвей. Собственные подвижные корни его пульсирующего сердца, похожие на крючковатые паучьи ноги, обхватили клубень старухи, а затем вырвали его из ее центрального стебля.

Зеленое растение рухнуло и распласталось по гостиной, извиваясь в предсмертных конвульсиях. Лозы сучили по полу, бессильно цепляясь за ковер.

Нависнув над старухой, Шнаппер подхватил одним из отростков еще живой клубень Браун и засунул его в свою пасть. С удовольствием чавкая, он принялся его пережевывать. На пол потекла светящаяся изумрудная слизь.

Агонизирующее растение на полу прекратило дергаться. Первая дочь Праматери была мертва.

***

Рука побелела от напряжения. Пальцы стиснули край карниза.

Китти, зацепившись манжетой платья за фонарный крюк, висела за окном и всем своим видом походила на кошку, которую держат за шкирку над бочкой воды, чтобы утопить.

Этот проклятый дом словно впился в нее, не желая отпускать. И все же, с каждым разом, как он сотрясался и вздрагивал, дыра в рукаве все увеличивалась, из расходящегося шва манжеты поползли нитки…

Китти больше себя не обманывала: даже если ей удастся удержаться, наверх она ни за что не заберется – у нее просто не хватит на это сил. Также она понимала, что вот-вот произойдет: дом тряхнет сильнее, манжета оторвется и…

Окно чердака под самой крышей затрещало, и сорванные с петель ставни рухнули вниз.

Китти опустила голову, вжалась в стену и зажмурилась. По спине прошелся порыв ветра от пролетевших в нескольких дюймах обломков.

Не сразу она осмелилась открыть глаза. Но когда все же сделала это, ей неимоверно захотелось зажмуриться вновь.

Из пролома чердачного окна, словно гадюка из норы, выползла толстая зеленая лоза.

– Прабабушка… – выдохнула Китти.

Растение, десятилетиями запертое в этом доме, не было ее прабабушкой. На деле Китти являлась такой же дочерью Праматери, как и грозная миссис Браун, как миссис Тирс, миссис Паттни и прочие. Но с того момента, как она осознала себя в этом теле, старуха из четырнадцатой квартиры неизменно звала себя ее бабушкой, а огромную жуткую мухоловку, чей бутон-ловушка покоился на чердаке в почти неизменном состоянии, – прабабушкой. И Китти свыклась с таким положением вещей.

В ее обязанности входило поить прабабушку дождевой водой из специально подведенной к ней трубы и чистить стоки от палых листьев.

Сама бабушка никогда не поднималась наверх. Китти знала, что она боится и презирает Праматерь, ведь та самим своим присутствием безмолвно напоминала ей, что вовсе не миссис Браун здесь хозяйка, что миссис Браун – не более, чем смотритель и распорядитель ужинов. Поэтому она всегда отправляла на чердак колченогую Китти. И Китти безропотно карабкалась по ступеням…

Лоза потянулась к ней, скользя по стене дома и протирая извилистую дорожку в запыленной кладке.

Китти взвизгнула и дернулась. Рукав затрещал, дыра увеличилась.

Девушка посмотрела вниз – там, в рваной пелене тумана, проглядывал бурьян пустыря. А сверху к ней, все приближаясь, ползла гибкая зеленая лоза.

– Не-е-ет… – застонала Китти. – Пожалуйста, не надо…

Но прабабушка не слушала ее. Лоза скрутилась и…

Китти отвернулась.

И вдруг ощутила прикосновение. Мягкой, нежной петлей лоза подхватила и приподняла Китти к окну ее комнаты.

«Что?! Ты помогаешь мне?! Но почему?!»

Китти ничего не понимала. Она была уверена, что прабабушка или задушит ее, или просто стащит вниз.

Неужели это растение узнало ее? Неужели вспомнило, кто годами приходил к нему и утолял его жажду?

Ухватившись за край оконной рамы пальцами, Китти вырвала рукав из удерживавшего ее крюка.

Лоза подсадила ее на подоконник, а затем стремительно уползла, забравшись обратно, на чердак.

Китти спустилась на