Н.К. хочет лично все организовать и обеспечить все, что только может, ибо он такую серьезную вещь сегодня сказал: «Это все хорошо, пока я здесь и все устрою, а как же будет дальше без меня?» Он видит все недочеты, очень грустит, и ему тяжело в этой обстановке.

Опять он говорил, что Логв[ан] хочет получить обратно все свои деньги, даже с процентами за эти шесть лет. То есть он прекрасно поместил свой капитал, одолжив деньги, и теперь получит 6 % и деньги обратно. Даже то, что за это время деньги обесценивались, были кризисы — его не касается, ибо он хочет получить все сполна. Значит, с его стороны дара не было, Музей не был им основан. Мы буквально поражены всем. Но Н.К. запретил нам даже заикаться ему об этом, иначе, он сказал, вы нарушите его карму, а он должен ее пройти. Значит, теперь мы устроим кампанию, чтобы в первую очередь отдать Логвану деньги. А затем Дом будет приносить прекрасный доход и долг банку будет постепенно погашаться.

В 10.30 мы поехали автомобилем все к Логв[ану] на дачу. Провели там [время] до 8 вечера. Решили план открытия Музея 17 октября, всю программу, затем отделения в Америке Общества друзей Музея и целый ряд других важных вопросов. Н.К. дал дивную идею организации дела продажи репродукций-открыток, высчитав, насколько это будет выгодным. Рассказал, что в 1905 году он это начал для Общины Св. Евгении — Красного Креста, начали с капиталом в 10 000 руб., а в 1914 году они имели 200 000 руб. годового дохода. «Зачем нам ждать прихода денег от невидимых друзей, когда мы имеем возможности вокруг нас!»

Н.К. говорил о Яруе, что за плохой [он] работник, не любит своей секретарской работы, готов от нее увильнуть всегда, делать все, кроме того, что должен. Говорил об энтузиазме работников, силе, которая двигает нас всех. Затем мы читали письма Енты ко всем, полученные вчера.

Отношения между сотрудниками

Утром Н.К. говорил об Ориоле, что она хороший дух, если ее родители не испортят, не задергают восхищением ее необыкновенностью. Нельзя так дергать ребенка.

Затем Н.К. сказал, что Логв[ан] произнес цифру в 900 000$, которую непременно нужно ему отдать. Вся кампания для этого и делается — значит, он забыл о даре. А если он получит деньги, нельзя знать, как[им] будет воздействие на него. Может быть, ему и нужен такой толчок.

Затем говорили о Енточке. Вчера мы читали ее письма, каждому отдельные, кроме Франсис, и это дало неприятный осадок. Н.К. говорит, что он ей говорил писать одно общее письмо, лишь в особых случаях вкладывать в письмо запечатанный конверт с письмом кому нужно. Иначе видно, как написано письмо каждому, разница в обращении и при общем чтении. Это очень бросается в глаза. Так что если мы сами создадим чувство «это хозяин, хозяйка, а остальные — работники», в этом мы будем сами виноваты, ибо испортим отношения. «Ведь известно — кто главный? Тот, кто больше сделает». Н.К. велел послать телеграмму в Индию, чтобы Енточка не писала отдельных писем, а посылала одно общее письмо всем.

Н.К. говорил: пока человек не отрешился от мысли, что мое — это мое, а не мое — это чужое, до того времени его нельзя трогать и насильно пробуждать сознание. Ибо сознание растет изнутри, а не внешними толчками.

У меня был ланч с мисс Лунсбери, я сказала ей про должность библиотекаря-бухгалтера в библиотеке при Музее, а также о том, что она должна пройти курсы обучения этим специальностям. Она была очень счастлива и согласилась.

Н.К. рассказал мне, что говорил за ланчем Поруме и Логвану, как он рад, что они не испортят Ориолу И что вообще родители теперь всеми силами портят детей и только тогда рады, когда ребенок делается ничтожным, как и все. Конечно, говорил он это для них, чтобы они задумались над этим.

Н.К. много говорил с миссис Аттватер, пригласил ее на должность заведующей «Кор[она] Мунди». Организовал все лично, ибо, как сказал мне недавно, боится, что выйдет безобразно, если не он все установит.

Затем мы вечером беседовали, мне велено было вдвоем сидеть во время сеанса с Н. К. Огромное счастье — сидеть напротив этого великого человека.

Планы издательской деятельности при Музее Рериха. — О разном

Получили письмо от миссис Аттватер с принятием поста исполнительного директора «Кор[она] М[унди»].

Мы должны выпустить от Издательства Музея Рериха серию книг, посвященных выдающимся людям — художникам, ученым и так далее. Издать популярно, десять биографий в книге, уже одну к октябрю приготовить, с Кролем, Спайкером и всеми другими врагами — и они же будут нашими друзьями. Идея дивная, вечером была одобрена Мастером. Он [Н.К.] мне рассказал, как он говорил Франсис, хлопая ее по плечу: «Миллионершей будете, приготовьте мешок для денег, но не растеряйте, тяжело будет!» Он видит ее насквозь и нагружает работой — надо только работать не толчками, а ровно, продолжая — но не взлетая, а потом падая. Именно как спираль, нарастая. Ибо работа толчками плоха.

Получили письмо от концессионного комитета о том, что мы утратили права на «Белуху». Н.К. говорит: все равно нам ее не уместить, даже если бы и были деньги, — людей нет, чтобы вести ее. Но все же мы не можем никого заинтересовать в том, что уже есть. Раз у нас ее нет, [только] лишь говорить об Азии — это даром давать идеи другим. Пишем письмо с просьбой продолжить опцион[236].

Поехали смотреть нашу мебель. Н.К. не нравится, хотя он и говорил: «Она ничего, хорошая». Затем поехали в Art Center, на выставку современной мебели. Н.К. говорит: «Дешевой безобразно».

Картины Р. Кента поразили его, до чего он стал плох. Это современное движение слишком долго продолжается, и в нем все еще нет смысла. Ведь Ренессанс продолжался столетие. Все эти художники, артисты не живут современной жизнью, а лишь имеют такую мебель, а сами такие, как были [раньше]. В колониальную эпоху люди жили, мыслили, одевались и окружали себя именно этим стилем — колониальным. И это было красиво и правильно. А то, что сейчас, — дешево и искаженно. И характерно, что мысль людей теперь, вся современная цивилизация — это черная мебель, красный письменный стол, сумрак и уродливые вещи. Иначе, если бы все было прекрасно, Мастерам не пришлось бы работать и говорить об опасном времени, как Они это теперь делают.

В такси Пор[ума] сказала, что ей нравится серия книг об американских художниках, люди, мол, не будут говорить про Музей одного человека. Меня это как ножом ударило.

Вечером Н.К. сказал, что мы должны говорить с Мастером очень часто, ибо у нас нет полной налаженности [общения]. После чудной Беседы послушали записи Франсис.

Франсис сказала Н.К., что она хочет писать книгу об Акбаре. Он ответил, что идея превосходная, но может ли она взять отпуск на год, чтобы собрать и изучить все многочисленные источники об Акбаре, и плохие, и хорошие, историю того времени, иезуитские миссии, которые приезжали к его двору, чтобы написать прекрасную книгу? Ведь писать по двум книгам, которые у нее есть, — это компиляция фактов двух книг, и это никому не нужно. А Юрий при этом добавил, что ей придется изучить персидский, ибо лучшие источники об Акбаре — на персидском и не переведены. Н.К. думает, чтобы Франсис издала в будущем популярную книжечку об Акбаре , а большую книгу ей теперь немыслимо писать, ибо к такой личности, как Акбар, надо отнестись серьезно и научно, а не делать из нее беллетристику.