улыбаться, но не нам — спящим. Мы тоже спали, на ходу, и движения у обоих были совсем уж заторможенными. Но больше я боялась того, что Алекс ненароком хлопнет дверью, и пропустила его вперед, затем Андрея. Так и шли по лестнице гуськом, по старшинству, по значению для меня, хотя между ними можно и нужно поставить троих детей. Элис — девочка, она всегда с мамой на одной стороне.

Алекс включил свет, но я попросила выключить, кухонный полумрак успокаивал покрасневшие глаза.

— Хотите чаю? — спросил сын, наш, общий.

— Не думаю.

— Колы? Сока? Есть яблочный и манго.

Он распахнул холодильник — полный.

— Кто купил колу?

— Никто не покупал, Мирра оставила свою. Не запрещай ничего ребенку. Все запретное прекрасно находится вне дома.

— Да?

— А как иначе? — рассмеялся Алекс и протянул мне пачку писем. — Просмотри, что тебя надо, и я по дороге выкину оставшееся в мусор.

Ничего интересного. Только пару предложений от медицинских страховых компаний и от кредитных карт. Их я порвала пополам, а вот конверт с маркой в виде полосатой кошки прикрепила магнитом к холодильнику. Письмо из Индии, на ощупь открытка, такое не открывают при посторонних.

— Ты где снял квартиру?

— Прямо около офиса Мирры. Она за десять минут может дойти до работы. Мать начала доставать ее по поводу получения прав. Я не понимаю, почему вас это напрягает, а меня нет?

— Потому что тебе нравится, что она от тебя зависит, — бросила я зло. — Но я не лезу!

— То есть я плохой?

Отличный первый разговор втроем. Только третий молчит. Впервые. Наговорился со мной до немоты!

— Алекс, давай мы не будем сейчас это обсуждать? Но мое мнение не изменилось. У нее должны быть права и машина. Куда и сколько она будет ездить, неважно.

— Кстати, вам нужна вторая машина? — перебил Алекс. — Я могу одолжить свою на пару недель. Меня приятель сможет подвозить до работы.

— Мы разберемся! — отрезала я грубо.

— Вы со всем разберетесь. У вас выбора нет, — хмыкнул Алекс. — Я просто предложил помощь. Что в этом плохого, мам?

— Ничего. Мы справимся. У тебя своих проблем выше крыши.

— У меня нет никаких проблем, мам. У меня все отлично. Мы кошку нашли под машиной, взяли себе. Сегодня зарегистрировали. Так что теперь нас трое.

Он смотрел на меня. Я — на него.

— А мы собаку решили взять, — выдал мой внутренний голос вслух.

— Какую породу? — даже для вежливости не удивился сын.

— Двортерьера, какая в приюте понравится, ту и возьмём.

— Молодцы!

И это семейный разговор?

— Ты когда придешь с детьми познакомиться?

— Когда пригласишь.

Боже, я сейчас разревусь… Ну что такое…

— Мам, все хорошо?

— Я просто жутко устала, — потерла я переносицу. — Жутко…

— Ну я пойду тогда. Не буду вам мешать.

И что — Андрей, кроме «привет», ничего сыну так и не скажет?

— Слушайте, можно один вопрос? — сказал сын, так и не повернувшись к нам спиной.

Я подняла на него глаза, очень выжидательно.

— Можете не отвечать… — смутился Алекс от моего прямого взгляда. — Просто… Ну… — запутался он в русских словах, переводил мысленно с английского? — Вы вместе? — изрек наконец по-русски.

И в этот момент перевел взгляд с меня на Андрея. И ответил Андрей:

— Да.

— Понятно…

Что ему может быть понятно?! — взрывался мой мозг. Если мне не понятно ничего…

— Потом поговорим об этом, Алекс, — заскрежетала я зубами.

Надо бы тронуть его за руку, но пальцы намертво вцепились в столешницу.

— Просто это сложно объяснить…

— Мам, я задал вопрос и получил простой ответ. Я не просил объяснений. Ну, в общем… Романна сказала, что забирает бэбика себе. Я не понял, зачем?

— Потому что я… — дрожало все мое нутро. — Не имею возможности заботиться о больном ребенке.

— Финансовой возможности? — спрашивал мой сын без тени улыбки.

— Алекс, ёлы-палы! Временной возможности! И это наше с Романной дело, не твое!

— Мне было бы неприятно, если бы у меня забрали сестру. Элис, конечно, прибить временами хотелось. И вообще нахрена ты ее родила… Но если уж родила, то как жить в разных домах? Мам, ты в своем уме?

— Они будут встречаться… — стирала я зубы в порошок.

— Мам, ты не поняла. Ты на нее ребенка переписываешь, скажи, каким образом? Мирра все-таки паралигал. Такой опции у тебя просто нет.

— А я и не собиралась переписывать на нее ребенка…

— Тогда что вы делаете?

— Слушай, Алекс, займись собой! Это мой ребенок, не твой!

— Мама, а что ты орешь?

Я опешила — да, орала, да, сказала то, о чем Алекс и говорил. Мой ребенок. Маша — мой ребенок.

— Извини, мы сами разберемся… — махнула я рукой и теперь держалась за столешницу уже двумя руками.

— Алекс, твоя мама очень устала, — подал голос Андрей. Не очень громко, не очень твердо.

— Я вижу… — ответил наш сын спокойно.

И первое, о чем они как бы поговорили, была я… Я — это единственное связующее звено между ними.

— Мне лучше потом как-нибудь прийти. Машину можешь взять без проблем.

— Я подумаю, спасибо, — ответил Андрей все так же тихо.

— Ладно… — не уходил Алекс. — Точно ничего не надо? В магазин или куда… Чего-нибудь передвинуть?

Он уже все тут подвинул — особенно нас, к стенке. Или вообще в угол поставил. Или загнал — в тупик.

— Точно ничего?

— Алекс, хочешь чаю? — не выдержала я. — Ты ел?

В ответ он пожал плечами.

— Ты ж не еврейская мама. Чего сразу кормить… И не украинская. Меня проверяли каждое утро, обнюхивали и облизывали. В это собачье царство нельзя отдавать маленького ребенка. И извини, мама, я очень люблю Романну, но она чокнутая.

— Нельзя так говорить про свою крестную мать.

— Я знаю. Я же первым делом сказал, что люблю ее, а потом только правду. Ну? — стоял он за спинкой стула и раскачивал его.

— Я не готова заботиться о больном ребенке.

— А она готова?

— Она сказала, что да.

— Мам, она чокнутая…

— Алекс, прекрати! Я никогда ничего не говорила про твою Мирру!

— Так скажи…

— Не скажу. Потому что ты ее любишь такой, какая она есть. И ты ничего не говори про Романну, потому что ее люблю я, ясно? Ты делаешь мне больно, чего тут непонятного!

— Я не хотел сделать тебе больно, мам. Я просто должен был тебе сказать…

— Сказал? Успокоился? И больше ты свое мнение не высказываешь, понял?

— Меня заткнули, понял. Все, как всегда, ты самая умная, мам.

— Не смей со мной в таком тоне разговаривать!

— Да что я такого сказал?

— Тебе сказали замолчать?