оказалась сразу в эпицентре землетрясения: пол лишь чудом не ушел из-под ног.

Голова немного закружилась — мне бы больше воды пить, святой, с градусами…

— Мам, я все знаю: и про детей, и про Эндрю.

Эндрю — я даже не сразу поняла, кто это такой. А… Тот, кто слинял с детьми в бассейн, чтобы не иметь никакого отношения к Машиным крикам. То ли живот снова болел, то ли под кондиционером было холодно, то ли я взялась укладывать ее не в то время. Сейчас она пять минут, как спала, но я не рискнула уйти на балкон — просто вышла в соседнюю комнату, благо номер остался полностью в моем распоряжении. Надолго? Поговорить времени хватит. Элис не из болтливых. Во всяком случае, не со мной.

— Алекс сказал?

— Нет, Вера. Мы с ней созванивались по поводу работы фонда. Я тебя поздравляю.

Господи, как же тяжело говорить с детьми на чужом мне языке! По-русски я бы знала, что меня подкалывают, что надо мной издеваются, а тут меня реально могли поздравлять… С чем только, не знаю. И Элис не знает толком.

— Спасибо, — попыталась я отреагировать на слова поздравления наиболее нейтральным образом.

— Тебе будет тяжело, — Ну хоть это Элис понимает. — Особенно с маленькой, но я знаю социальных работником из нашего округа, я прислала тебе на почту их контакты. Я так же могу организовать тебе онлайн-консультацию со своим профессором…

— Я справлюсь, — выдохнула я, поняв, что про Романну ей ничего неизвестно. Да и откуда — про наши махинации с законом я Вере ж не заикалась, и она не должна была ничего сказать про моего “мужа” — она же не знает, что Элис ничего не знает…

— Тебе нужна будет помощь, я знаю.

Все за меня все знают.

— Мне Романна поможет. Вдвоем мы справимся.

— А что она понимает в детях… — Ох, вот и вылезло подростковое всезнайство.

— Она нашла специалистов. Но если возникнут проблемы, я дам тебе знать. У тебя, как дела? На День Благодарения приедешь?

— Конечно, повидать всю семью и с некоторыми ее членами увидеться впервые. Ты очень вкусно индюшку готовишь, разве я могу ее пропустить? А Мирра обязательно испечет свой фирменный тыквенный пирог.

— Мы могли бы пригласить папу, — ступила я на качающуюся болотную кочку.

— Зачем нам два папы за одним столом? — Вот это уже был сарказм.

— Папа — один и у каждого свой. Я уверена, что Сунил приедет, если ты ему позвонишь.

— Это семейный праздник, ты забыла?

Ох, лучше бы я не начинала…

— Ты сама купишь билет на поезд или послать за тобой Алекса? — решила закончить я разговор, пока не выяснила еще что-нибудь интересное из их разговора с Верой.

— Я приеду на поезде. Не надо обо мне беспокоиться, у тебя есть дела поважнее.

— У меня никогда не будет дел важнее тебя, — перебила я дочь. — У меня только два ребенка, которые зовут меня мамой.

— И эти будут звать, я уверена. И я тобой горжусь, честно! Это достойный поступок, даже если ты повела себя не очень достойно.

Хорошо, что я ничего не съела и не выпила перед звонком — сейчас меня скрутило жгутом. Я стояла у стеклянных дверей, и пришлось пятиться, чтобы отыскать диван и опору для трясущихся коленей.

— Что я сделала не так? — проговорила я хриплым шепотом, понимая, что разговора о моих мужчинах не избежать, дочь взрослая и вопросы у нее теперь взрослые.

— Ты все сделала правильно. Если законы дебильные, их нужно обходить. И ты врала в России. Там все врут, это не страшно.

Это страшно, очень страшно, Элис… Хотела сказать я, но не сказала. Неужели она подтвердила Вере, что я вывезла детей обманом через Израиль в Америку? Может, за этим Верочка и звонила? Нужно было предупредить дочь! Но я совершенно забыла про их дурацкий фонд и возможные контакты.

— Я не врала. Для России я только россиянка, они не признают двойного гражданства, а для Америки я только американка, и их не интересует, каким образом мне удалось усыновить детей. На документе стоит апостиль, это двойное подтверждения его подлинности, — говорила я уже совсем тихо.

— Главное, что ты вывезла их, здесь у них будет все необходимое, чтобы стать достойными законопослушными гражданами.

Началось… Боже, только бы в России ничего не началось! Если привезти детей обратно, до них дотянется опека и заберет у Андрея. И никто не подумает про будущее детей при этом…

— Элис, все будет хорошо, я тоже так думаю…

И не думаю, что она что-то поняла про Андрея. Даже Алекс не понял, кажется, что я с его отцом повязана этими детьми. Он, наверное, не придал особого значения, когда я говорила ему про мой заочный развод. Надеюсь, разговоров о моем гражданском статусе с детьми не возникнет. Тогда я предстану перед ними лгуньей в квадрате!

— Мне просто нужна была помощь с бюрократами. Ну и Алекс сможет пообщаться с отцом, — тараторила я немеющим ртом. — Конечно, они посторонние люди…

— Тебя это не должно трогать. Это проблемы Алекса.

— Очень надеюсь, что это не станет для него проблемой. Он отца не помнит совершенно, так что никаких обид, верно?

— Ты снова решила говорить о Суниле? — повысила голос моя дочь.

— Не называй отца по имени. Пожалуйста. Хотя бы в разговорах со мной. Мне это неприятно. Если я приглашу его на Рождество, ты не будешь против?

— А Эндрю не будет против?

— У него своя жизнь, у меня — своя, Элис. Он приехал восстанавливать документы.

— Ты к нему до сих пор что-то чувствуешь?

В голосе Элис я услышала очередной вызов.

— Ничего.

— Вот и я к Сунилу ничего не чувствую…

Бедный ребенок, ну за что она себя так мучает?

— А если я скажу, что даже бывших мужей не бывает, тем более отцов, ты меня поймешь?

— Лет через двадцать, наверное. Ты хочешь сделать всем хорошо. Это похвально, мама, но Сунил это не оценит.

— Я делаю это для тебя. Это твой отец, и я очень рада, что именно он — твой отец.

— А то, что ты родила сына от Эндрю, ты жалеешь?

— Нет, Элис. Я ни о чем не жалею.

— Вот и я ни о чем не жалею, мама.

Непробиваемая стена — так и скажу Сунилу, через двадцать лет дочь тебя простит.

— Пришли мне фотки детей, пожалуйста.

— Для отчета? — скривилась я, чувствуя на глазах слезы.

— Да, я сделаю презентацию про тебя.

— Не надо, пожалуйста. Элис, я нарушила закон,