– Девчонки не кайфовые, – шепнул мне Олег, – местные… Мозг вынесут и больше ничего. Как они приблудились, не пойму. Сейчас их проводим и свалим.

Было ещё не темно. Но в Питере летом это ни о чём не говорило. Там днём редко бывало светло, а ночью не было тьмы. Тьма была в узких арочных переулках, дворах, гулких подъездах, которые так нельзя было называть. Их можно было называть только «парадные».

Какой день недели, тоже было не важно. Люди, с которыми я познакомился, жили по своему графику. А Питер этих людей жил, вообще не глядя на календари.

Вскоре Олег попросил меня постоять на улице и подождать. Сам он завёл двух барышень в какой-то двор.

– Всё, – сказал он, вернувшись, – сбагрил! Пойдём. Я знаю куда.

Олег оказался очень и очень приятным человеком. Он меня ни разу не спросил, чем я занимаюсь. Готов был дать денег, если надо. Готов был предоставить ночлег и даже сшить мне что-то. Похоже, что ему не очень понравились мои аккуратные серые вельветовые штаны и белая футболка с надписью «Биатлон», которую я купил в аэропорту Новосибирска.

Он привёл меня в какое-то место, где было страшно накурено, играла музыка и люди стояли, сидели и танцевали везде, даже на лестнице при входе. Там Олег просочился в толпу и скоро вернулся с кислой физиономией.

– Пойдём отсюда, здесь тухляк.

Мы ещё куда-то шли. Болтали. Мне не было скучно. Я ничего не ждал. Я решил немного поплавать по течению.

В том месте, куда меня привёл Олег, вообще было всё закрыто и не было ни души. Олег долго куда-то пытался дозвониться по телефону-автомату. В конце концов дозвонился, и мы снова пошли.

Едва перевалило за полночь, когда мы наконец пришли через какие-то мостики и мосты к старинному прекрасному дому, в котором был книжный магазин. Или это был букинистический магазин. Короче, там, куда мы пришли, в просторном помещении было много книг. Там собралось человек тридцать – тридцать пять. Все говорили негромко, все выпивали, но курить выходили на лестницу. Люди были такие же, как на выставке, только без бабушек.

– А я думал, что тебя потерял, – сказал радостно протиснувшийся ко мне Володя. – Хорошо сделал, что пришёл. Ещё не началось…

Оказалось, что собравшиеся ждали выступление двух поэтов. Их имена и фамилии ничего мне не сказали, и я их не запомнил. Они называли себя поэтическими эквилибристами и считали свои выступления литературно-лингвистическим цирком. Так мне объяснил то, что должно было вот-вот начаться, какой-то приятель Володи, который организовал сие мероприятие.

– Они нечеловечески крутые, – сказал тот самый Володин приятель, – так, как они, никто не работает.

Вскоре среди собравшихся возникло лёгкое волнение и появились поэтические эквилибристы. Один – рыжий, кудрявый, с огромной, как у клоуна, круглой шапкой волос, румяный и улыбающийся здоровяк. Другой был худющий, носатый, маленький, ушастый, с наголо бритой головой, картавый заика.

Собравшиеся им поаплодировали. Откуда ни возьмись появилась стремянка, которую поставили в центре помещения. Публика расступилась, и вокруг стремянки образовалось свободное пространство. Лысый забрался наверх и уселся на верхней её ступени. Кудрявый остался стоять на полу.

– Мы н-н-не б-б-будем тянуть в-в-время и-и-и начнём с-с-сразу, – визгливо сказал, сильно заикаясь, лысый со стремянки.

– Наше сегодняшнее представление называется Пушкин и Плюшкин, – громким басовитым голосом сказал кудрявый. – Оно посвящается силе и значению одного отдельного звука.

Все захлопали, я тоже. И поэты стали читать. На удивление, когда лысый читал стихи, он совсем не заикался, а только картавил. Кудрявый читал громко и ровно, как будто произносил не стихи, а оглашал приговор в суде. Лысый читал длинные нервные произведения. Кудрявый – короткие и смешные. Во всяком случае, собравшиеся смеялись.

Поэтический цирк заключался в том, что они оба периодически демонстрировали свои поэтические возможности, на ходу сочиняя стихотворение, в котором, например, каждое слово начиналось только на «о». или стишок в котором каждое слово содержало сочетание звуков «кс»… Я запомнил: «Оксане токсичный оксид…» и так далее.

Володя был в полном восторге. Он так восхищался, что даже подпрыгивал на месте и хлопал в ладоши, как ребёнок.

Когда мы с ним снова встретимся лет через десять, он будет с основательным пузцом, коротко стриженный, и у него будет в собственности прекрасно оснащённый, отлично организованный рыболовный магазин. Он останется весёлым и жизнерадостным человеком, который покажет мне фотографии своих близнецов-сыновей и множество снимков, на которых будет он сам с разнообразными здоровенными рыбами. А ещё потом он уедет жить в Финляндию и исчезнет с концами.

Сам поэтический вечер я плохо запомнил. Стихи были лихие, но я не понимал радости публики. За день у меня накопилось столько впечатлений, что я уже с трудом воспринимал происходящее.

Той ночью мне не удалось добраться до квартиры Валерия Александровича. Когда поэты закончили, было сильно за полночь. Метро уже закрыли, а мы, как выяснилось, находились на Васильевском острове. Мосты через Неву развели, и нужно было либо ждать, когда их сведут, и слоняться по ночным улицам, либо попытаться у кого-то переночевать. Мне в моей футболке стало зябко. Гулять не хотелось.

Олег любезно позвал переночевать у него. Его «мастерская», так он называл своё жилище, находилась недалеко. Я принял приглашение «перекантоваться». Володя ушёл с другой компанией. Я записал его телефон, и мы попрощались. К Олегу в «мастерскую» кроме меня напросился ещё один высоченный парень, который и в относительно тёплую, сухую, летнюю погоду был одет в длинное чёрное старое пальто. Олег прихватил с поэтического вечера с собой маленькую, пухленькую вертлявую девицу, которую довольно нагло и откровенно обхаживал. Она веселилась, вела себя вполне доступно, но по дороге ей что-то вдруг не понравилось, она насторожилась и перестала смеяться. А когда Олег попытался её приобнять, она резко отскочила, сказала ему, что он козёл, и быстро убежала куда-то в ночь по пустынной улице. Олег за ней не последовал. А только плюнул в ту сторону, куда она убежала.

В жилище Олега мы поднимались по некогда роскошной лестнице. В подъезде, то есть в парадной, воняло котами и всем подряд. Лифт не работал, и не горело ни одной лампочки.

Олег занимал две комнаты в коммунальной квартире. Большую и маленькую. В маленькой у него действительно была мастерская. Там стояли две швейные машинки, одна старинная, на кружевном чугунном столике-подставке, и совсем современная, японская.

В обеих его комнатах было всё аккуратно и чисто. Маленькую он нам только показал мельком и закрыл в неё дверь, а в большой предложил расположиться. У окна стоял диван, на котором Олег намерен был спать сам, а нам он предоставил два кресла, которые раскладывались в узкие длинные кровати.

У Олега испортилось настроение, и он всё время ворчал про спесивых и недобрых питерских девиц, у которых из-за мерзкого болотного климата такой же мерзкий характер. Бурча себе под нос проклятия на голову местных барышень, он ушёл на кухню приготовить чай, а нас попросил подождать.