Среди масс населения, на западе и на севере Англии, уже распространились слухи о назревающих переменах. Люди вступали в контакт с ввозимыми в страну рабочими, принадлежащими к иным народам. Поселенцы испытывали страх. Только воинственные группы не без удовольствия воспринимали известия о новшествах, которые готовит сенат: они считали, что Лондон уже созрел для гибели, что он сам себе роет могилу. И пели песни о судьбах Гамбурга и Ганновера, о коварном, но неудавшемся плане, связанном с лазутчиком Цимбо, который в конце концов стал бранденбургским консулом… Поджигатели непрерывно шныряли между домами. Приезжие, бельгийцы, еще никогда не видели таких хитрых и неотесанных людей. Здесь все жили в состоянии не объявленной, но разгорающейся с каждой неделей войны.

В ТО ВРЕМЯ мирные змеи, кочуя из одной области в другую, рассказывали повсюду одну сказку. Была, мол, некогда дальняя страна, безмятежно раскинувшаяся под теплым небом и поросшая плодоносными деревьями. Люди там жили в светлом великолепии, а потом, в свой срок, угасали — как солнечные лучи. Обитал в той стране и большой благодушный зверь. Облаченный в плотную черную шкуру. Он, медведь, обычно лениво валялся в берлоге. Но потом в эту страну вторглись злобные чудища, притащив с собой телеги оружие всякий скарб. Чудища с дубинами и топорами напали на ленивого благодушного зверя. Его шкура была такой толстой, что он даже не зарычал. Тогда его ухватили раскаленными клещами. Он вздрогнул, поднялся на задние лапы. Поскольку берлога медведя в результате нападения обвалилась, он отправился в странствие. Улизнул оттуда.

Вышел к большой шумящей воде. Злобные преследователи, подумал, туда за ним не последуют. Медведь был почти слепым, но он почуял свежий морской воздух, бросился в воду, поплыл. Плыл, пока не почувствовал под лапами камень и не оказался выброшенным на остров.

Но пока он лежал в ущелье, скалы над ним зашатались. Камни с грохотом посыпались вниз. Медведь вставал на задние лапы, вертелся, пригибался — не понимая, что происходит. На самом деле чужеземцы просто подкупили островных муравьев, чтобы те оттаскивали прочь песок, подкапываясь под прибрежные скалы. Вдруг из-за руин выскочил молодой горностай, побежал впереди медведя. Медведь зажал губами подрагивающий хвост зверька, горностай же нашел дорогу к морю, забрался медведю на спину, подсказывал, куда плыть. Медведь плыл, плыл… Наконец горностай увидел деревья: впереди показался новый остров. Они, преодолев заросли тростника, зарылись во влажный берег. Вечером их окутала туманная дымка, земля сделалась теплой, ветер час от часу становился все жарче. Горностай дрожал, с визгом прыгал вокруг большого черного зверя. Тот стонал; хватал, высунув язык, воздух: дышать было нечем. А дело в том, что чудища поднялись на небо, с помощью лестниц и крючьев подчинили себе могучее солнце, заставили его направить свой жар на остров. Тот уже таял. Медведь увязал в огненной каше. С пересохшей пастью, пытаясь глотнуть свежего воздуха, он поднялся на задние лапы. Шкура его загорелась. Он вырвался из норы. Прыгнул и побежал. Где же вода, вода… Горностай уже не бежал рядом, медведь не сумел его спасти, он сам нечаянно стряхнул зверька со своей спины в огонь. С ревом продвигался медведь вперед; вертелся, от боли поднимался на задние лапы. (Огонь преследовал его.) Но вдруг большой зверь ощутил прохладный ветер. Настоящий ветер. И… — рухнул со скалы в море. Падая, он скулил: ибо не хотел больше плыть, а хотел опуститься на самое дно, утонуть.

Зеленый водяной дух, пенясь, выскочил из воды, как только медведь тяжело плюхнулся в море. Дух оросил медвежью шкуру фонтаном брызг. Боль сразу отпустила. «Я покажу тебе, — пел водяной дух, — куда плыть. Ты сможешь найти дорогу. Тебе надо лишь двигаться все дальше, на север: туда, где царит ледяной холод, где нет песка, где ничего не растет. Солнце там не светит, а ночь длится вечно — туда и плыви». Медведь в ответ устало и лениво хмыкнул. Он просто лежал на воде, вода его куда-то несла. На нем снова выросла черная плотная шкура, пока волны неделю за неделей уносили его все дальше. Перед его полуслепыми глазами давно сгустилась тьма. Но теперь он иногда различал впереди легкое сияние. Он плыл в ту сторону. Оказалось, сияние исходит от льда, от бескрайнего ледяного пространства. Медведь вылез из моря, отряхнулся. Опустив голову, заковылял по льдине — к ледяному гроту, который только что образовался на ней. Медведь заполз в грот, улегся. Лежал он совершенно спокойно. По льду вообще не ходил. Он и сейчас лежит там, а когда чувствует голод, пробивает в своем гроте прорубь, чтобы наловить морской рыбы.

ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ разносили эту сказку повсюду. Она, видимо, была каким-то образом связана с вызывавшей всеобщее восхищение миграцией беглецов из американских городов на полуостров Лабрадор, к холодным берегам Гудзонова залива. Люди хотели вырваться из градшафтов. Воины периодически предпринимали атаки на Лондон, другие группы переселенцев старались их от этого удержать. Страх перед разрушительным потенциалом лондонского градшафта все возрастал. Тем временем Делвил, раздраженный и растерянный, бродил по возвышенности Чилтерн. Повсюду он подмечал у переселенцев томительное, подогреваемое страхом стремление к далеким, чужим местам. Эти люди были серьезными, мягкосердечными, среди них попадалось много больных и калек: молчаливые работники, жизнерадостные нищие. Между собой они часто разговаривали о Мардуке, но интересовал он их отнюдь не как консул, в свое время проводивший рискованную политику: речь всегда шла только о его любовном поединке с бедной беспомощной Балладеской, о его дружбе с «белым» Ионатаном и о любви к нежной спасительнице Элине.

Однажды в полдень, когда Делвил выходил из заснеженного Бедфорда, намереваясь вернуться в Лондон, под ногами у него, среди ясного дня, пробежала белая кошка. Кошка металась по проселочной дороге, сверкающей под лучами солнца, время от времени садилась и облизывала свою шкуру. Она, должно быть, заблудилась. И часто исчезала, потом опять подскакивала к Делвилу. Мурлыкала чистила шкурку, устроившись возле его ног. В нем что-то вздрогнуло. Глаза у него расширились. Мороз пробежал по коже. Людей нужно вывести туда, где они обретут покой. Их нужно доставить в какое-то очень далекое, но безопасное место. Так вдруг подумалось в нем. Белая кошка уселась на его сапог. Он замер, потом нерешительно нагнулся, погладил ее шкурку. Она высоко выгнула спину, но продолжала сидеть. Он осторожно выпрямился. Кошка шмыгнула прочь. Он двинулся следом за ней. Нужно доставить людей в далекое, но безопасное место.

В Лондоне он высказал свою идею. Понимали его с трудом: кому нужна эта смехотворно гуманная мысль в момент, когда их градшафту грозит опасность. Только грузный Пембер слушал внимательно. В Брюсселе предложение Делвила восприняли более спокойно. Сообразили, что это способ освободить города от сторонников радикальных новшеств. Что можно создать для городов своего рода сточный бассейн. Очень отдаленный сточный бассейн: страну для депортированных. Говорил Делвил уверенно: свой внутренний кризис он преодолел в Бедфорде. Он убеждал бельгийцев: градшафты жаждут прогресса, благих перемен. Но прежде всего, конечно, — преодоления беспорядков, грозящих их безопасности. Они, сенаторы, сейчас могли бы продемонстрировать свою силу. Иначе, чем во времена Уральской войны. Страну, лежащую вдалеке от западных городов и способную обеспечить переселенцам спокойное существование, должны создать сами градшафты. Такая страна станет колыбелью для новых здоровых человеческих рас. — Так где же ее создавать? — недоумевали брюссельцы. Делвил: людей невозможно вести туда, куда они не хотят. Надо попытаться понять их помыслы. У них пользуется популярностью одна сказка. — О плывущем медведе, — ухмыльнулись сенаторы. — Люди хотят на Север, тоскуют по Северу; там и нужно создать для них большую страну. — Бельгийцы очень удивились. Лондонец предлагал им эксперимент. Делвил, похоже, им нужен. План его хоть и странен, но не так уж плох.