— Кто сильнее… Кто сильнее… Проблема не будет решена оттого, что кто-то окажется сильнее.

— Второй погибнет. И проблема таким образом решится!

— Отнюдь — ничего не решится.

Тен Кейр подступил вплотную к Делвилу:

— Чего тебе здесь, собственно, надо? Может, ты шпион?

— Остынь, Тен Кейр. Я вооружен, как и ты. Ты мне ничего не сделаешь.

— Ты в моем доме.

Пембер своим черным коротким телом вклинился между ними. Флегматично прогнусавил, будто ничего не случилось:

— Мы придерживаемся единого мнения относительно того, в чем состоит беда. Так давайте обсудим, какую позицию нам занять.

Делвил поднял руку:

— Я уже успокоился, Пембер. Мы вовсе не придерживаемся единого мнения относительно того, в чем состоит беда. Отнюдь нет.

Грузный Пембер с удивлением отпрянул, смотрел то на Делвила, то на его оппонента.

Тен Кейр, торжествующе:

— Дай ему выговориться.

Пембер:

— Ладно. Тебе что же, Делвил, нравятся змеи, или молчуны, или кто там у них еще есть?

Величавая госпожа Аторе, с невозмутимым сознанием своего превосходства сидевшая у стены, напротив Делвила, приоткрыла улыбчивые глаза:

— Ему, конечно, нравятся змеи.

Делвил, с внезапно обмякшим лицом, жалобно:

— Этого ты не знаешь. Этого вы знать не можете.

Он опустился на колени, спрятал поникшую голову в ладонях; и все услышали его всхлипывания.

Разъяренный Тен Кейр вернулся к световому пятну, пробурчав:

— Ясное дело. Пропал человек.

Безмятежно прозвучал в тишине голос улыбающейся госпожи Аторе:

— Оставьте его, пусть выплачется.

Кто-то шевельнулся рядом с Теном Кейром, сбоку от источника света: сузил зрачок светового глаза. То был Де Барруш, первый усыновленный сенаторами исследователь тепловой энергии: человек со слегка приплюснутым носом, толстыми губами, темным цветом кожи. Заговорил он жестко, ни на кого не глядя:

— Я понимаю, куда клонит Делвил. То, в чем он сомневается, у меня лично сомнений не вызывает. Прогулка по городу должна была ему показать, какие ценности мы защищаем. Увы, тут мы просчитались. Но мы от своего не откажемся. И потом: две тысячи лет назад пришли гунны, которые разрушили все. Тогда было много бедствий, и все пришлось начинать сызнова. Нам такое не нравится. Почему, спросите? Нам это ни к чему.

— Просто, но по существу, Де Барруш, — улыбнулась, все так же безмятежно, госпожа Аторе.

Пембер суетился вокруг упавшего Делвила:

— Похоже, нам придется прервать беседу.

На следующий день, рано утром, Делвил посетил Тена Кейра в его кабинете, где застал и Де Барруша. Оба бельгийца были в сумрачном настроении. Делвил протянул Тену Кейру руку:

— Я пришел к тебе в дом, и я безоружен.

— Садись.

Тен Кейр прошелся по комнате, остановился перед Делвилом, поднес сцепленные ладони ко лбу:

— Итак… Должны ли мы капитулировать? Капитулировать… А знаешь, я не далек от того, чтобы поменяться с тобой ролями. — И он, стоя у окна, скрипнул зубами, топнул ногой, желчно расхохотался. — Хорошо, что ты пришел. Ты, кстати, справлялся об американцах? Так выразительно молчавших вчера? Они уже отбыли на родину.

Делвил вздрогнул:

— Ох.

— О чем же тут охать? Можешь радоваться. Ты ведь хотел создать новый Круг народов. Беги за ними вдогонку. Я-то их сразу раскусил. Они уже созрели.

— Для чего?

— Для отречения. Для капитуляции. Ваша Уайт Бейкер не дает им покоя. Они никакие не господа. И даже не слуги. Они — собаки. Де Барруш, мне стыдно за себя.

Тот поднялся, от волнения прикрыл глаза:

— И мне тоже. Они не заслужили честь сидеть за нашим столом. Похоже, мало кто такой чести заслуживает. А значит, эти немногие должны набраться мужества, чтобы убрать со стола. И отстоять свое право на занимаемые ими места.

Тен Кейр, насмешливо:

— Великое время, но… человеческий род измельчал. Нет, нас-то это не касается, Де Барруш, мы-то не измельчали. Хеварос — отнюдь не ничтожество, и госпожа Аторе — тоже. Я не собираюсь выкидывать на ветер мысли, копившиеся тысячи лет. Мы сумеем сжать зубы и сражаться. Я лично готов даже умереть.

— Будет большая битва.

— Де Барруш, мы еще крепкие. Кто-то попытается подточить наши корни. Но мы этого не допустим.

Делвил сидел, подперев голову рукой:

— Что же вы собираетесь делать?

— Устроим в этой стране новую Уральскую войну, господин Делвил! Делвил, — он потряс его за плечо, — открой наконец глаза. Ничего другого не остается.

Делвил и Пембер часто заглядывали в исследовательские лаборатории бельгийцев. Наблюдали за работой специалистов, наведывались туда и с Де Баррушем. В какие-то моменты Делвилу казалось, будто надвигающаяся опасность — всего лишь сон. Как же далеко от него была Уайт Бейкер, какими непостижимыми, отталкивающими представлялись ему все эти змеи, воины, варвары, Мардуки, Цимбо! Может, и вправду стоило бы их уничтожить. Однако уже и здесь, на перекрытых сверху брюссельских улицах, чувствовалось какое-то нехорошее брожение. Здесь появилось множество храмов и колдунов. Снаружи сюда просачивались беженцы и всякого рода заблудшие овцы.

Бельгийские сенаты выдвинули идею, что надо тайно привлекать на свою сторону надежные градшафты, где бы они ни находились, объединяться с ними, слабые же сенаты свергать посредством путчей — и действовать таким образом сперва на континенте, а позже и в Америке; одновременно следовало укрепить посредством подобных мер и африканское побережье. Вооруженные до зубов брюссельские эмиссары вскоре уже вели подстрекательскую работу во французских испанских итальянских южно-германских западно-германских градшафтах. Уже приходили известия о мятежах в некоторых городах, о свержении тамошних правительств, о появлении новых сенаторских кланов, пользующихся поддержкой бельгийцев. В Брюсселе Антверпене Монсе началось расширение фабрик Меки, совершенствовалось и скапливалось — в огромных количествах — оружие. Бывали моменты, когда Делвил и Пембер, которые снова и снова возвращались в Брюссель, под влиянием свежих новостей будто обретали второе дыхание. Бельгийцы в то время не скрывали от лондонцев своих планов. Тен Кейр намеревался в случае необходимости оккупировать Лондон. С согласия бельгийского сената он потребовал от Делвила, чтобы тот представил четкие разъяснения относительно мер, предпринимаемых против грозящего уничтожения британских градшафтов, а также относительно «чистки» английских островов.

Лондон давно ожидал подобного шага. Нельзя было воспрепятствовать массовому притоку в страну опытных рабочих из Бельгии и Голландии, чей труд требовался на строительстве новых фабрик и на военных заводах. Время шло. Делвил теперь твердо решил не уподобляться Уайт Бейкер, которая как-то раз объявились в Лондоне и уговаривала его сложить с себя должностные полномочия, не задерживать колесо судьбы. Они смотрели друг на друга. Эта женщина, сильно похудевшая, все еще носила платья из белых тканей и шерстяные тяжелые накидки, какие были у Ратшенилы; на шее у нее висел костяной амулет в виде вороньего клюва; мягко, необычайно нежно говорила она с Делвилом, чью руку долго не выпускала из своей. Он потом еще долго чувствовал себя смущенным и неспокойным — из-за тихих проникновенных речей, из-за молчания этой Уайт Бейкер, прежде столь гордой и сильной, ратовавшей за войну против Мардука. С грустью он осознал: она ничего не смыслит в вещах, которые сейчас поставлены на кон, ничего больше не помнит. Ей бы посмотреть на сильных непреклонных бельгийцев, на результаты их трудов.