— И?

— Собственно, это все. Можем ли мы бороться с подобными бедствиями?

Тен Кейр, ернически засмеявшись, расправил плечи и раскинул руки:

— Для того мы и собрались здесь, чтобы подискутировать по поводу бедствий этих переселенцев! Мы их попросим почитать нам лирические стихотворения в сопровождении лютней и хора. Для того мы и собрались. А как же наши города? Мы сами и то, чем мы управляем, наши градшафты, — все это хлам! Что они такое? Ничто! Ничто!

Делвил и Пембер замолчали, поняв, что им не переубедить непоколебимо-жесткого бельгийца. Американская делегация, приехавшая сюда из Лондона, вслед за англичанами, в споры тоже не вступала. Американцы молча терпели язвительные шуточки брюссельцев и гневные тирады несдержанного на язык Тена Кейра — одного из жеребцов, запряженных в общую телегу, тянуть которую он не желал. Терпели его неприязнь к бегущим из городов. Не проходило дня, чтобы он не намекнул обеим иностранным делегациям, что им пора убираться восвояси. И члены этих делегаций дрожали при одной мысли о встрече с ним.

Их пригласили на прогулку по улицам Брюсселя. На север тянулись ряды домов, фабрики, лесные массивы — до самой Шельды, если не считать вклинившегося старого Антверпена; Шельда и с запада приближалась к Брюсселю: к его предместью Ауденарде. Нивель и Суаньи — южные предместья. Оттуда уже недалеко до Монса. Почти против воли иностранные гости позволяли носильщикам нести их по роскошному городу; бельгийцы же откровенно наслаждались своим триумфом. Гостей часами таскали в паланкинах по гигантским пассажам; рядом с ними находились исключительно тактичные слуги, присутствовали и вооруженные охранники. Господство бельгийских аристократов было настолько прочным, что они могли совершенно спокойно передвигаться по всему городу в паланкине, не ступая на землю и только меняя по пути носильщиков. В этой стране редко встречались поля и пастбища, а слабаков-вырожденцев быстро устраняли: поток иммигрантов здесь не иссякал. Витрины пассажей буквально ломились от вещей, улучшающих настроение и создающих ощущение счастья. Опьяняющие музейные экспозиции… И все, что выставлялось в витринах, было доступно для каждого, кто подчинялся господствующей элите. От граждан требовалось, помимо соблюдения законов, лишь участие в различных видах работ, с предусмотренными долгими перерывами. За счет этого здешние градшафты существовали, словно тропические деревья: в избытке производя плоды. Господа и дамы из сенаторского сословия, когда их проносили через толпу, почти не смотрели на расступающихся людей. Рядом с ними шагали, то и дело приближаясь к паланкинам, молодые, но опытные профессионалы: специалисты по поддержанию тонуса, исследователи и изобретатели новых потребностей; у всех у них был такой вид, будто и сами они вот-вот сделаются господами. Светоносные вещества, ковры, предметы одежды, будоражащие и усыпляющие напитки, разнообразнейшие продуктовые смеси, разработанные на фабриках Меки, вода для ванн (с возбуждающим, стимулирующим или усыпляющим воздействием), ласкатели и обдуватели — отдельно для лба щек груди рук… Испытующе-холодным взглядом окидывали эти вещи мужчины и женщины из господствующего сословия. А простые люди стояли перед витринами, не в силах отвести глаз, — словно завороженные. Величавый Тен Кейр с гордостью поглядывал на Делвила и Пембера. С таким видом, будто хотел сказать: «Смотрите, сколько сокровищ, дарующих людям блаженство». Делвил же думал: «Что кричали толпы в западной части Лондона, когда сжигали пассажи? Долой эти тюрьмы и крепости, созданные нашими господами! Так кричали и молчуны, и воины, и змеи».

Вечером, после этой прогулки, они остановились в подземном сводчатом помещении рядом со входом на фабрику синтетических веществ. Здесь работали ученые — и практики, и теоретики. Многие сенаторы тоже имели здесь свои лаборатории и сейчас приветствовали работающих, молчащих, испуганно вскакивающих при их появлении мужчин и женщин (которых порой усыновляли, если те были достаточно знающими и обладали чувством собственного достоинства). По стенам — магические круглые световые пятна, обрамленные черными диафрагмами: разноцветные глаза-светильники, которые можно уменьшить поменять местами передвинуть закрыть. Здесь изучали кристаллы. Каменная пыль лежала на черных столах. С потолков свисали большие таблицы с удивительными знаками стрелочками цифрами. Хозяева и гости быстро шагали мимо низких дверей, которые вели в более глубокие подвалы — к камерам, совершенно изолированным от движения на поверхности земли, от тепла и лучей небесных светил.

Возле одной оцифрованной двери Тен Кейр остановился. Они спустились на лифте вниз.

— Никто не должен знать, — пояснил ставший вдруг очень серьезным Тен Кейр, когда они оказались в совершенно пустом помещении, у стены которого стояло несколько закрытых высоких шкафов, — никто не должен слышать, о чем мы будем говорить. Может, сейчас наши английские и американские друзья выскажут то, что они давно хотели сказать.

Все устроились на полу в помещении, темноту которого пронизывал пучок лучей, вроде бы выходивших — и конусообразно распространявшихся — из отверстия в стене, из светового пятна. Поскольку никто пока ничего не говорил, Тен Кейр, стоявший в темноте рядом со световым пятном, продолжил:

— Я повторю то, что уже не раз говорил: добровольно мы с себя свои полномочия не сложим. Нашим противникам придется нас к этому принудить. Хотел бы я посмотреть, как они будут действовать.

Делвил:

— Тебя и всех нас никто не собирается принуждать.

— Тогда мы останемся.

Делвил вздохнул, плечи его поникли:

— Так дело не пойдет. Мы не можем двигаться дальше.

— Мы-то движемся. Смотрите на нас, и вы тоже сможете.

Делвил просительно обвел глазами присутствующих:

— Не хочет ли кто другой выступить? Не хочет ли кто-то из брюссельцев — прости меня, Тен Кейр, — сменить Тена Кейра?

— Нет надобности, чтобы кто-то говорил за меня. Мое мнение — это и мнение остальных.

— Но мы никак не стронемся с мертвой точки.

Тен Кейр крикнул, взмахнув руками:

— Делвил, вам уже ничем не поможешь! На чьей ты, собственно, стороне? Может, ты уже уподобился этим райским братьям? С кем твое сердце?

— Успокойся, Тен Кейр, — попросила госпожа Аторе.

— Почему я должен успокоиться? Я так и думаю, как говорю. Делвил — безнадежный случай. Какой-то Тяни-толкай. Он сам не знает, чего хочет. Он беспомощен. Это преступление, Делвил, — быть беспомощным в такое время. Если ты чувствуешь себя беспомощным, последуй примеру Уайт Бейкер.

Делвил, хрипло:

— Обойдусь без твоих советов. Просто позволь мне выйти из игры.

— Никому из тех, кто сейчас находится здесь, я выйти из игры не позволю.

Делвил, хрипло:

— Да, но я в ней участвовать не желаю.

— Вот ты и разозлился. Что ж, это к лучшему. Так ты скорей образумишься. Думаю, то же произойдет и с другими райскими братьями. Они перейдут к обороне, и тогда выяснится, кто сильнее.