скрываясь, но быстро заплутала среди темных и одинаковых коридоров. Кажется, по одному она прошлась два или три раза. Она совсем потеряла терпение и дергала за каждую дверь, надеясь уже отыскать не служанку, а выход из лабиринта, когда ее грубо дернули в сторону и зажали рот.

Марья лягнулась наугад, но не попала.

– Дай угадаю, маленькая сестрица, – прямо в ухо прошипел Финист, не спеша ее выпускать, – тоже свою мертвую служанку выслеживаешь?

Марья осторожно кивнула и, когда Финист убрал ладонь с ее лица, шепнула, откинув голову ему на плечо:

– А она все еще мертвая? Все еще без лица?

– Нет. – Финист вздохнул и потянул Марью за собой. – В том-то и дело, что нет.

Они вернулись в одну из малых гостиных. Марья помнила ее – при дневном свете обои, обивка мебели, шторы мерцали мягкой шелковой голубизной, в темноте при изменчивой пляске свечей комната казалась затянутой льдом. Марья поежилась, когда озноб иголочками пробежал по шее.

Финист методично запер двери, выглянул в окно и только потом уселся в одно из кресел.

– Мы не продолжим искать Аксинью? – Марья удивленно присела напротив.

– Разве чтоб загнать в угол и допросить… но не когда ты путаешься под ногами.

Марья устало закатила глаза:

– Я понимаю, что ты зол, но можешь поверить – я и сама не в восторге от того, что нас тут заперли. Хотим выбраться – надо вместе что-то придумать.

– Во-первых, нет, ты не понимаешь. – Финист говорил совершенно спокойно, с прежней улыбкой, но что-то в его голосе и выражении лица внушало оторопь. – Во-вторых, что придумать? Я смотрю, ты так и не осознала, с кем связалась твоя дражайшая сестрица.

Марья вскинулась:

– Ну так объясни мне!

Финист потер переносицу, поморщился недовольно.

– Хорошо, моя дорогая, если ты хочешь сказку, пусть будет сказка. Не боишься, что потом заснуть не сможешь, нет? На долгом пути через лес твоя храбрая сестра попала в темные воды. Я не знаю, как тебе это объяснить… я и сам их не понимал, пока вслед за твоей сестрой туда не шагнул. Это океан до начала времен, это тьма, одиночество и холод. Там страшно – даже такому, как мне. Ты идешь и не знаешь – не на одном ли ты месте. Дышишь водой – и вкус ее горек, может, она отравляет тебя. Там нет ничего. И сделать там ты не можешь ничего. Ловушка пустоты и отчаяния. И там мы потеряли друг друга.

Марья сидела неподвижно – Финист, казалось, и вовсе забыл о ней, повторяя историю скорее для себя в попытке собрать головоломку.

– Я думал, мальчишка-шаман смог договориться с кем-то. Думал, даже там нашлись духи, готовые пожалеть слепого волчонка… Но теперь понимаю – договорилась твоя сестра. Помнишь, как вчера она рассыпалась темными каплями? Воздух вокруг них стал горек, как в темных водах. Вот откуда эта Змея.

– Но она сказала, договор другой, – осторожно напомнила Марья.

– Значит, – Финист улыбнулся, – это второй договор. Первым она нас вытащила. Вторым тебя защитила. Но видишь, что плохо, маленькая сестрица? Мы так и не знаем, что Соколица пообещала взамен. Можно ли хоть что-то отыграть назад, чтобы ее вернуть.

Марья застыла. Удушливая ночная духота отступила, в нос ударил стылый запах снега и мертвой травы. Знакомый холод пробежался чуткими пальцами по позвоночнику, сжал сердце, превратив его в кусок льда. Марья не сопротивлялась. Лучше так, чем изнывать от яда вины, чем в который раз повторять и повторять: это все из-за меня. Если бы не я, не мое упрямство, не моя обида – ничего бы не случилось. Ни перьев, ни леса, ни Змеи.

Марья улыбнулась. Ледяные губы охотно подчинились, и колкие, острые слова легко скатились с ледяного языка.

– Что ж, хорошо, что и ты заперт здесь. Ведь в том, что случилось с Аней, виноваты мы оба. Разве может найтись более подходящий ад для тех, кто больше всего жаждал свободы?

Финист вздрогнул, стиснул подлокотники так сильно, что пальцы побелели.

– Мне не знакома концепция ада, маленькая сестрица, – наконец улыбнулся он. – Но должен признать, запереть нас вместе – и впрямь великолепная пытка! Будь моя воля… – Он нахмурился, подался вперед, как для укуса, продолжил тихо и хрипло: – Будь моя воля – и я свернул бы тебе шею.

– Но мы связаны. – Марья пожала плечами. – И это тоже был полностью твой план. Останемся ли мы тут или выберемся – мы сделаем это вместе.

– Нет, дорогая моя. – Финист тихо рассмеялся и поднялся из кресла. – Не мы связаны вместе, а ты – камень на моей шее. Ты была нужна, чтоб выбраться из Нави – и только.

У дверей он замер, оглянулся через плечо:

– Если хочешь быть полезной и хоть что-то не испортить, будь добра – избегай Аксиньи.

– Почему бы просто не спросить у Альберта, что с ней? Может, в этом поместье вне времени и умереть нельзя?

Финист широко улыбнулся:

– О, моя дорогая, я уже спрашивал. Он не верит – потому что ни разу ее не видел.

Только когда его шаги затихли среди анфилад комнат и коридоров, Марья смогла судорожно вздохнуть. Звук больше походил на всхлип, и она хотела расплакаться, но слез не было – только лед, плотный, белый, за которым спал монстр, как она сама когда-то спала в Нави.

И тюрьма у них теперь одна на двоих.

Марья прикрыла глаза и сгорбилась в кресле, обхватила себя руками – такими же ледяными, как все тело. Она солгала. Она никогда не желала свободы, даже в едкие четырнадцать лет. И тогда, и сейчас она хотела только одного.

Семью.

* * *

Альберта она нашла в маленькой комнатке перед аркой во флигель, она служила ему одновременно и кабинетом, и спальней. Марья постучалась, конечно же, как хорошая девочка. Но Марья никогда не считала себя хорошей и потому постучала слишком тихо – только для того, чтобы потом делать невинные глаза и не врать на вопрос, почему зашла без стука.

Но даже если б она минуту колотила в дверь кулаками, Альберт мог бы ее и не услышать. Он увлеченно распевал весьма фривольный романс, упиваясь глубоким звучанием собственного голоса. Он пританцовывал у закрытого окна, заставленного подсвечниками и фонарями с цветными стеклами, и их многочисленные огоньки плясали в отражении темного стекла в такт его пению.

Марья, позабавленная этим зрелищем, не сразу сообразила, что приказчик прихорашивается у окна. Во всем поместье не было зеркал, и приходилось довольствоваться блеклыми и расплывчатыми отражениями в стеклах