Оливер смутно припомнил телерепортажи, где показывали серьезных людей в спортивных куртках, которые шагали под дождем по дороге. Он пробормотал что-то невразумительное.

Послышался звук ключа, отпиравшего заднюю дверь магазина.

— Если ты хочешь узнать о марше больше, в пятницу вечером будет собрание в кафе «Черный кот», рядом с Челси-Бридж, знаешь, где это? — торопливо проговорила Элизабет. — Там будет кое-кто из моих друзей… — Ее лицо стало розовым, как лепестки петунии.

Раздался голос:

— Лиззи, я вернулась!

Элизабет поспешно схватила свой журнал. В магазин вошла Фейт Мальгрейв, с ее плаща стекали капли дождя.

— Оливер?.. — проговорила она, увидев его.

Ее голос слегка дрожал. Оливеру показалось, что она выглядит усталой.

— Я просто заскочил на минутку, по пути домой. Если я не вовремя, я уйду.

Но Фейт улыбнулась.

— Нет-нет. Я рада тебя видеть. Идем наверх, выпьем что-нибудь. — Она повернулась к Элизабет. — Лиззи, у меня для тебя несколько поручений. Погода отвратительная, но если ты оденешься потеплее…

— Подумаешь, дождь. — Элизабет надела куртку и обмотала вокруг шеи шарф. — Что нужно сделать, тетя Фейт?

Фейт провела Оливера наверх, в квартиру, и под предлогом, что ей нужно высушить волосы, скрылась в ванной. На самом деле ей требовалось время, чтобы успокоить биение сердца. Она была потрясена, увидев Оливера и Элизабет вместе. Сын Гая и дочь любовницы Гая. Главное — не поддаваться панике, уговаривала себя Фейт, вытирая волосы полотенцем.

Следовало давным-давно прекратить общение с Оливером. Но она проявила слабость, позволив ему время от времени приходить в гости. Фейт припомнила то утро, когда он впервые после их знакомства появился в «Холли-Блю», — это было пять с половиной лет назад, в начале осени 1953 года. Фейт тогда была подавлена разрывом с Гаем и гибелью Джейка. Визит Оливера стал для нее символом возвращения к принципам гуманности. Опустошенная, лишенная всяких чувств, кроме горечи и раскаяния, она была тронута приходом мальчика. Ему ведь пришлось набраться храбрости, чтобы снова появиться в «Холли-Блю». Краснея, сжимая в руке букет цветов, он бормотал заранее заготовленные извинения. Разве могла она проявить холодность, отвергнуть цветы, прогнать его? Несколькими месяцами раньше она прогнала Джейка, и Джейк утопился. «Быть человеком — значит уметь прощать», — подумала тогда Фейт.

После этого Оливер продолжал заходить в «Холли-Блю» один-два раза в год. Фейт пыталась мягко выпроваживать его, объясняя, что занята, что у нее назначена встреча. Каждый раз после его ухода она ожидала и даже отчасти надеялась, что больше его не увидит. Она считала себя старой девой и надеялась, что юноше скоро наскучит эта необычная дружба. Однако Оливер Невилл продолжал приходить в магазин. Фейт никогда не говорила с ним о прошлом и очень редко упоминала о своей семье. В увлекательных, ярких и сумбурных беседах они свободно перескакивали с предмета на предмет. Временами эти разговоры были утомительны, но они развлекали Фейт. Она ясно видела промахи Оливера — его невольное хвастовство, желание произвести впечатление, но понимала, что это попытки молодого человека приспособиться к необычной ситуации. Фейт не признавалась себе, что ей нравится общаться с Оливером, потому что он — словно последняя ниточка, которая связывает ее с Гаем.

Вернувшись в гостиную, она налила две порции джина с тоником. Оливер в небрежно-изящной позе устроился на диване. Кудрявая прядь темно-золотых волос то и дело падала ему на лоб, и он легким движением откидывал ее назад. «Наверное, девушки в Эдинбурге падают без чувств к его ногам», — подумала Фейт. И еще раз порадовалась, что отослала Лиззи по делам. Опасное обаяние Оливера вполне может вскружить голову такой невинной и неопытной девочке.

Нарезая лимон, Фейт услышала:

— Она совсем не похожа на вас.

— Лиззи? — Сейчас голос Фейт был абсолютно спокоен. — Она пошла в отца.

— Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— Я думал, меньше. Наверное, потому что она так одета.

Фейт бросила в каждый стакан по ломтику лимона.

— Ее мать надеется, что стиль «Холли-Блю» окажет на нее хорошее влияние.

— Я не понимаю, почему некоторые девушки одеваются, как мужчины. Особенно такие… — Оливер замолчал, не закончив фразу.

Фейт протянула ему стакан.

— Ты говоришь так, как будто тебе пятьдесят лет, — сказала она. — Быть может, девушки предпочитают мужскую одежду, потому что хотят, чтобы к ним относились так же, как к мужчинам. И потом, что значит «такие»? Объясни.

Он покраснел.

— Я хотел сказать… я думал… впрочем, это неважно.

Фейт поняла, что он имел в виду девушек с неяркой внешностью. Но ее это не обидело. Она была только рада, что Оливер еще не способен оценить строгую красоту Элизабет. Понаблюдав с тайным удовольствием, как он смущенно пытается сгладить неловкость, Фейт села рядом и сменила тему разговора.

— Как Эдинбург?

— Ужасно холодно и скучно. — Оливер поморщился. — Всю прошлую неделю шел снег. А моя квартирная хозяйка каждое утро подает мне на завтрак ведро овсянки — она считает, что я слишком худой.

Фейт рассмеялась. Умение Оливера рассмешить было одной из черт, которые так нравились ей в нем.

— А как дела в медицинской школе?

— Хорошо. — Его тон был холодным, безучастным. — На прошлой неделе нам пришлось рассекать глазное яблоко. Двое парней упали в обморок.

Через полчаса Фейт выпроводила гостя под дождь и принялась распаковывать образцы тканей, которые она привезла от поставщика с южного побережья. Внизу хлопнула дверь.

— Я здесь, Лиззи! — крикнула Фейт.

Сапоги племянницы громко застучали по лестнице.

— Я все сделала, тетя Фейт. Пэдди не было дома, поэтому я засунула бумаги ему в почтовый ящик.

Пэдди Колдер был бухгалтером «Холли-Блю».

— Спасибо, Лиззи. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Девушка посмотрела на следы, оставшиеся на полу от ее мокрых сапог.

— Ой, я не догадалась разуться внизу. Сейчас уберу. — Она принесла ведро, швабру и вытерла пол. — Ну вот, все в порядке, — удовлетворенно сказала она, отжимая тряпку. — Из меня получилась бы неплохая уборщица, правда? Как ты думаешь, папа это одобрит?

— Вряд ли Дэвид мечтает о таком будущем для тебя.

— Это более полезное занятие, чем быть скучной дебютанткой, — проворчала Элизабет, возвращая ведро и швабру на кухню.

Летом Элизабет заканчивала школу. В сентябре Дэвид собирался отправить ее на год в Париж, в пансион для благородных девиц. А после этого ей предстояло участвовать в традиционном балу дебютанток. Эти планы не вызывали у Элизабет восторга, но она не могла противопоставить им никакой реальной альтернативы. Дэвид поделился своими тревогами с Фейт. «Я не хочу, чтобы она просто плыла по течению», — сказал он. Фейт догадалась, что он не хочет, чтобы Элизабет закончила, как Николь.