– Надеюсь, здесь хоть липовые зудни не водятся.

– Липовые зудни? – спросил я, ощутив новый прилив ужаса. – Это еще что за хреновина?

– Тебе об этом лучше не знать, дружок. Поверь мне.

– О господи, – простонал я.

Стив навинтил крышечку на тюбик с мазью и весело, на манер разбитной медицинской сестры, шлепнул меня по бедру.

– Ладно. Так лучше?

Мазь немного уняла боль, однако ноги горели по-прежнему.

– Немного, – пробормотал я. Времени на жалобы не было. Слишком многое предстояло сделать. Я, постанывая, поднялся. – Главное – вы здесь.

– Конечно, здесь, – отозвался Стив.

– За вами не следили?

Лео решительно покачал головой.

– Не следили, – сказал он.

– Все прошло как по маслу, – подтвердил Стив, выглядевший в своих ярко-красных футболке и шортах как отдыхающий на приморском курорте юный подручный Мефистофеля.

– А теперь, – сказал Лео, – возможно, вы будете настолько добры, что объясните мне смысл происходящего? Кто вы. Зачем устроили эту встречу. Откуда так много обо мне знаете.

– Я расскажу вам все, сэр, – ответил я. – Даю слово. Но сначала мне нужно кое-что у вас выяснить. Я должен попросить вас, чтобы вы подтвердили одну мою догадку.

Присутствовала в моем плане одна деталь, которую я так до конца и не продумал. Наверное, надеялся, что Лео выдаст какую-нибудь идею. Конечно, так бы оно и вышло. И все же, когда уж стемнело и мы собрались распрощаться и вернуться, каждый своим путем, в Принстон, я вдруг испустил вопль великой радости, ибо вдохновение наградило меня своим трепетным поцелуем.

– О черт, что, опять муравьи? – спросил Стив.

– Нет, – ответил я, – не муравьи. Идея. Нет у кого-нибудь сумки или пакета?

– Вроде этой? – Стив поднял повыше свою синюю нейлоновую сумку.

– Нет, не хочется ее гробить. Сойдет и что-нибудь поскромнее. Скажем, пакет из магазина. Лучше бы пластиковый. Или коробка.

– У меня дома полным-полно коробок и сумок, – сказал Лео.

– Боюсь, от них нам пользы не будет. Мне нужно что-то здесь и сейчас.

– Для чего?

Стив покопался в сумке:

– Эй, вот это сгодится?

И он протянул мне серебристую коробку величиной примерно в половину обувной.

– Отлично, – ответил я. – А что это такое?

– Я держу в ней фильтры и объективы.

Он щелкнул запором и показал мне внутренность коробки.

– М-м, – с сомнением протянул я, – тут перегородки.

– Они легко вынимаются. Смотри.

Он повытаскивал из коробки объективы с фильтрами, а затем и мягкую решеточку.

– Блеск. Просто блеск. Гораздо лучше сумки. А если повезет, она окажется и почти герметичной. Теперь, Стив, – я положил руку ему на плечо, – ты как – не очень брезглив?

Стив удивленно наморщил лоб.

– Да вроде бы не очень, – ответил он. – А что?

– Видишь ли, – сказал я, – вон за тем пнем лежат две дохлые крысы. Но только, предупреждаю, они кишат червями и зверски воняют.

Пять часов спустя мы со Стивом встретились у статуи «Триумф Науки», чтобы дождаться Лео.

– Он ведь на подходе, верно? – спросил я. – Я хочу сказать – он придет?

– Обещал прийти, – ответил Стив. – Придет.

– Почему ты так спокоен? Как можешь ты быть столь дьявольски спокойным? Я вот никакого покоя не ощущаю. Места себе не нахожу. А ты… ты весь день был совершенно невозмутимым. Почему это? Почему ты спокоен? Я же не спокоен. Ни капельки.

– Перестань ты меня разыгрывать, – ухмыльнулся Стив.

– Да ты пойми, все может обернуться катастрофой. Начаться сызнова. Я могу очнуться в иракской тюремной камере или в сибирском ГУЛАГе. Господи, может, мне так и придется возиться со всем этим до скончания века, как Летучему голландцу или Скотту Бакуле в «Квантовом скачке». И даже без сомнительной помощи Дина Стоквелла.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – сказал Стив, – но ты, главное, не теряй веры, дружок. Хуже этого мир, в котором ты очухаешься, все равно не будет.

– Да ну? – откликнулся я. – Не уверен, что твой мир настолько уж хуже моего.

– Судя по тому, что ты мне рассказывал, намного.

– Да, но я не рассказал тебе о «Майкрософте», Руперте Мердоке, фундаменталистах, сопляках-кокаинщиках, вооруженных «Узи». Не рассказал о лотереях, коровьем бешенстве и шоу Ларри Кинга. Может, нам лучше плюнуть на все?

– Ты просто запаниковал, и только. Зато рассказал о политической корректности, о кварталах геев, рок-н-ролле, фильмах Клинта Иствуда, о детях, которые, беседуя с отцами, говорят не «сэр», а «хер» и «так не пойдет, мужик», о танцевальных клубах, где все подогреваются «экстази». Я хочу увидеть хоть что-то из этого. Хочу стать клевым.

– На самом-то деле от этой дряни не столько разогреваешься, сколько сгораешь.

– Все равно. Я хочу носить чудную одежду, отрастить длинные волосы и не платить за это штраф в колледже и не лаяться с родителями. Здесь, если ты хочешь этого, тебя загоняют в гетто, а полиция устраивает облавы и то и дело тебя достигает.

– Достает, – поправил я. – Это называется «достает». Знаешь, мне кажется, что я внушил тебе ложные представления о моем мире. Он мало похож на вечный праздник. «Экстази» там вне закона, и никто своих родителей «херами» в лицо не называет. Во всяком случае, никто из белых людей среднего класса.

– Да? Хорошо, но позволь мне выяснить это самостоятельно, идет? Дай мне шанс произносить такие слова и жить такой жизнью. А то получается, что ты лишаешь меня этого права.

– М-м, – с сомнением протянул я. – Я просто гадаю, а ну как…

– И потом, – перебил меня Стив, – мы все время говорим о настоящем. А есть еще история. Думаешь, тебе удастся просто взять да и махнуть на нее рукой?

– Хорошо, хорошо! Я знаю, что паникую. И все же, вдруг что-то пойдет не так?

– Все уже пошло не так, нет? А мы это дело поправим.

– Однако на этот раз я могу, очнувшись, ничего не вспомнить.

– И какая разница? Ну не будешь ты ничего знать, и всех делов.

– А ты? Допустим, ты, с твоим теперешним сознанием, попадешь в другую страну. Говоришь ты не как все, о стране ничего не знаешь, совершенно как я здесь. Тебя же примут за чокнутого. Господи, а если ты даже языка этой страны знать не будешь?

– Придется рискнуть.

– Нет. – Я схватил Стива за руку. – Иисусе, как хорошо, что я об этом подумал. Нечего тебе в той комнате делать. Пока все будет происходить, к ней и приближаться-то не стоит. Тогда с тобой хоть не случится того, что случилось со мной.