– Ты что-нибудь понимаешь? – ошарашено глядя на меня, спросил Лис.

– Похоже, ты разгадал тайну шифра фон Зеедорфа, – с некоторым сомнением в голосе произнес я.

– Шо, серьезно? И как мне это удалось?

– Легко.

– Ну-ну, пусть трудится, родина его не забудет.

Мы ехали все дальше. Все ближе и ближе был заветный «центр вселенной», святой град Иерусалим. Ансельм, пытавшийся уделять время дешифровке рукописи фон Зеедорфа, был вынужден большую часть пути выслушивать милую болтовню маленькой принцессы, тешить ее своими рассказами и ярмарочными фокусами, на которые он был большой мастак.

– Ой, как это! – хлопая в ладоши, щебетала девушка, глядя, как бакалавр-недоучка магических наук, дунув на невесть откуда взявшееся в его руках яйцо, аккуратно поставил его на острый конец и преспокойно оставил стоять в таком положении.

– Тоже мне, чудо, – снисходительно глядя на веселую парочку, прокомментировал Лис. – Скорлупа пустая, а в остром конце яйца сквозь маленькую дырочку через соломинку вдут воск. Это даже я знаю.

– Но ты же у нас «о великий», – усмехнулся я.

– А, ладно, пусть детвора развлекается.

– Ансельм! – звонко изрекла Алена Мстиславишна, принимая комично-гордый вид. – Даю слово, что, когда я взойду на престол, сделаю тебя придворным магом.

– М-да, детвора, – поворачиваясь ко мне, негромко произнес Лис. – Ты, кажется, когда-то говорил, что принц Людвиг не престолонаследник?

– Говорил. И сейчас это утверждаю. Но, заметь, она ведь ни словом не обмолвилась о принце Людвиге. Она утверждает: «Когда я взойду на престол».

– Хорошая девочка, далеко пойдет.

– Вот в этом как раз я ни секунды не сомневаюсь. И, полагаю, Ансельм ей в этом весьма поможет. Дорога к Иерусалиму путалась меж каменных холмов, огрызков скал, торчавших посреди равнин гнилыми зубами. Кое-где их слоистая красно-белая поверхность была покрыта тощей зеленой порослью, очевидно, вылезшей наружу после недавних ливней, и эта зелень была единственной отрадой в сыром душном безлюдье Святой земли.

До сих пор нам не попадались ни крепости, занятые крестоносцами, ни даже разрозненные отряды священного воинства. Изредка встречались христианские общины, спокойнейшим образом соседствующие с сарацинскими поселениями, словно и не бушевало вокруг никакой войны. Приют давали и те и другие. Христиане охотно помогали единоверцам, мусульман же вводило в явное недоумение наше друзское одеяние и доскональное (спасибо «Мастерлингу») знание местных диалектов. Конечно, только слепой не смог бы отличить нас от гордых жителей сирийских пустынь. И вес же с друзами лучше не шутить. Наравне с законом гостеприимства у них чтился и закон кровной мести.

Очередную ночь мы провели в убогой хижине погонщика верблюдов, влачившего почти нищенское существование в чуждом для него неприветливой стране. Родом он был аж из самого Туркестана и волею судеб доживал здесь свои дни, проклиная забытую Аллахом участь. Позавтракав сухой лепешкой и запив ее водой, мы уже собрались уходить, когда жена погонщика, месившая в корыте глину, вдруг подняла крик, отчитывая босоногого мальца-сына:

– Как ты смеешь, Бейбарс! Немедленно положи стрелу на место. А вдруг господин Венедин увидит! Как не стыдно воровать?! Лис, привлеченный шумом, выглянул из хижины:

– Что происходит, уважаемая?

– Простите, высокий господин, мой маленький сын, несмышленыш, вытянул стрелу из вашего колчана. Я повелела вернуть ее вам. Простите, высокий господин. – Она протянула обитательницу Лисовского колчана хозяину.

– Вот как, – поднял вверх брови мой друг, принимая из рук женщины оперенное древко. – Эй, малыш, сколько тебе лет?

– Уже скоро шесть, – гордо распрямляя плечи, ответил смуглолицый мальчик. – Но я уже воин.

– Тише, Бейбарс, тише, ну что ты раскричался. Лис насмешливо глянул на меня.

– Вот ведь как бывает, Капитан, этот малец – Бейбарс. Ему почти шесть лет и он уже воин. И с этим ничего не поделаешь. – Он развязал висевший на поясе кошель и протянул взволнованной матери пару золотых монет. – На, накорми его. Воину нужно набираться сил. А это, – Венедин протянул стрелу просиявшему от радости Бейбарсу, – оставь себе. И вот еще что, – на ходу бросил Лис, вскакивая в седло андалузца, – когда ты вырастешь и станешь великим полководцем, помни, что и среди христианских рыцарей встречаются достойные люди.

– Обещаю вам, ага[34]. – срывающимся от радости голосом прокричал ему вслед мальчишка.

– А что, дядя Лис, этот малый и впрямь станет полководцем? – глядя сверху вниз со своего арабчака на ободранного сына погонщика верблюдов, счастливо сжимающего стрелу, спросила Алена Мстиславишна.

– Не совсем, – покачал головой мой напарник. – Пройдет не так много времени, и он станет не только полководцем, но и самым великим султаном со времен Саладина.

– Сын погонщика верблюдов? – переспросила девушка, наслышанная, очевидно, от Ансельма о чудесных свойствах «о великого».

– Основателем империи.

– Жаль, что не успела познакомиться с ним поближе, – задумчиво произнесла наша подопечная. – Но я его запомню.

До Иерусалима оставалось уже не более полутора дня пути, когда наконец мы встретили первый рыцарский отряд. Вернее было бы сказать, он нас встретил. В какой-то миг Ансельм напрягся, прямо посреди разговора, и сообщил, что за нами наблюдает множество вооруженных людей. И почти тут же из-за ближайший холмов с гиканьем и свистом вылетела и понеслась на нас, пытаясь охватить со всех сторон, легкая конница в чалмах, с круглыми щитами и тонкими пиками. Но тут меж восточных одеяний замелькали доспехи европейских рыцарей, а после того как на одном из щитов я разглядел червлено-серебряную шахматку графского рода фон Хонштайнов, у меня и вовсе отлегло от сердца. Передо мной был отряд имперских рыцарей, сопровождаемый сотней туркопилье[35]. Завидев черные бурнусы, они, вероятно, приняли четверку всадников за невесть откуда взявшихся гостей из сирийской пустыни и пожелали уточнить, что именно надо под стенами Вечного града друзским лазутчикам.

Я выхватил из-под своего покрывала грамоту с печатью императора Фридриха и начал размахивать ею в воздухе, крича во весь голос:

– Остановитесь! Мы люди императорской службы!

Очевидно, заслышав мой крик, нападающие остановили коней, и мы оказались окруженными со всех сторон десятками верховых, ожидающих приказа казнить или миловать. Немая сцена продолжалась минут пять, потом от рыцарской группы, стоявшей под знаменем фон Хонштайнов, отделился один из закованных в доспехи воинов и неспешным шагом пустил своего коня навстречу нам.

– Ну-ка, Капитан, ты у нас ходячий гербарий, в смысле, гербовник, расскажи-ка, что за Ланселота несет к нам в гости?