— Я тебе верю, — ответил он и даже не встал посмотреть на груженый фургон.

Казалось, его силы полностью исчерпала необходимость тащиться до своего далекого и неопрятного кабинета, где он небрежно расписался на моих бумагах и швырнул их мне обратно. Я покинул склад, смутно чувствуя себя оскорбленным всей этой процедурой.

До отъезда из города я заглянул на почтовую станцию и ошеломляюще дорого заплатил за доставку письма. Затем я зашел в лазарет навестить Хитча. За ночь его состояние не изменилось. Когда я пожаловался на слабую дисциплину в Геттисе и безразличие работников склада, он лениво усмехнулся. Потом жестом велел мне наклониться поближе, словно собирался поделиться со мной какой-то тайной.

— Они вытанцевали это из нас, парень, — тихо прошептал он. — Ты ведь доехал до конца дороги?

— Да. И не вижу в этом ничего смешного, Хитч.

— Лейтенант Хитч, солдат! — отрезал он и, когда я вздрогнул, тихонько рассмеялся. — Тебе стоило увидеть, что происходит каждый раз, когда они пробуют послать в лес отряд рабочих. К концу дня половина уже не помнит собственного имени, и за неделю они едва справляются с дневной работой. Попробуй как-нибудь сам. Сходи прогуляться в лес. Ты это почувствуешь. Готов поспорить, ты это уже почувствовал. Странно уже, что тебе все еще хватает выдержки пытаться что-то сделать. — Он откинулся на подушки и прикрыл глаза. — Не сопротивляйся, Невер. Нет смысла. Трудишься ты или волынишь, платят тебе одинаково. Расслабься, солдат.

Я списал это на действие настойки опия.

— Кстати, ты не отдал мне честь, когда вошел, — напомнил он мне, когда я встал, собираясь уйти.

Я не понял, упрекает он меня или шутит. Застыв по стойке «смирно», я четко отсалютовал ему. Он слабо рассмеялся и вяло махнул рукой в ответ.

Поплотнее запахнув куртку, я вышел на продуваемую всеми ветрами улицу. Если это предвестие зимы, мне стоит срочно заняться своим гардеробом. Унылые улицы Геттиса снова потрясли меня. Взгляд постоянно наталкивался на следы запустения. Обочины улиц заросли сорняками. На фасадах зданий облупилась краска, ставни покосились. И хотя по улицам двигались пешеходы, никто никуда не спешил. Молодой солдат в рубашке, на которой темнели засохшие пятна соуса, прошел мимо меня, уткнувшись взглядом в землю. Я задумался, всегда ли так низок боевой дух на этом посту или же стоит винить в этом плохую погоду?

Единственным исключением оказалась молодая женщина в синем платье с пышными юбками. Ветер прижимал их к ее ногам, мешая идти, и нещадно трепал полы тяжелого черного плаща. Женщина отчаянно боролась с ним, прижимая к груди корзинку с покупками и не замечая моего взгляда.

— Да провались ты! — воскликнула она, когда ветер сорвал-таки с нее плащ.

Он полетел вдоль по улице, точно искалеченный черный дрозд. Женщина погналась за ним, отчаянно прыгнула и обеими ногами приземлилась на беглеца. Пока она возилась с перепачканным плащом, я вдруг узнал ее. Эпини! Ого! Моя кузина заметно повзрослела с нашей последней встречи. Мгновением позже я понял, что ошибся. Она одевалась как женщина, а если и изменилась как-то, то заметно этого не было.

Пока я глазел на нее, в меня врезался вышедший из лавки сержант.

— Не загораживай дверь! — рявкнул он, заметил на улице Эпини и бросил на меня сердитый взгляд. — Осел! Стоишь и глазеешь на женщину, вместо того чтобы ей помочь. Прочь с дороги!

Он торопливо перешел улицу, чтобы предложить Эпини помощь. Она впихнула ему в руки тяжелую корзинку, расправила плащ на ветру и ловко завернулась в него. На спине ее осталось большое грязное пятно. Я покраснел от стыда за нее — она так глупо выглядела, благодаря сержанта за помощь.

Наверное, она почувствовала мой взгляд. Они оба оглянулись на меня, и я невольно опустил голову и отвернулся. Эпини не узнала меня. Поля солдатской шляпы скрывали лицо, а мое нынешнее тело она никогда прежде не видела. Я быстро обошел фургон и уселся на козлы. Я не знал, почему избегаю Эпини.

— Я не готов, — пробормотал я. — Еще нет. Вот немного здесь освоюсь и тогда дам им о себе знать.

Я снял фургон с тормоза, тряхнул поводьями, и Утес налег на упряжь. Мне показалось, что он рад снова тащить груз за собой, а не на спине. Обратный путь занял больше времени, чем вчера. Дорога размокла от дождя, в колеях стояла вода. Позволив Утесу самому выбирать путь, я попытался разобраться в своих мыслях и чувствах от встречи с Эпини. Знакомое лицо вызвало у меня душевный подъем, но я удивился, что она — и с ней, несомненно, Спинк — уже успела здесь обосноваться. Почему-то я полагал, что переезд займет у них больше времени. Я подумал о том, как приятно будет их навестить и за совместной трапезой побеседовать о знакомых. Но тут же я одернул себя: теперь это невозможно. Кузина она мне или нет, но Эпини — супруга офицера. Спинк больше не Спинк, теперь он лейтенант Кестер. Они наверняка уже нашли друзей среди молодых офицеров, служащих в Геттисе. Мое появление лишь смутит их. Однако я знал, что они никогда не отступятся от меня, вне зависимости от моего звания или физической формы.

Но тревожило меня вовсе не их возможное отношение, а мое собственное. Смогу ли я вытянуться перед лучшим другом по стойке «смирно» и отдать ему честь, не испытывая зависти? Сумеем ли мы со Спинком объяснить Эпини, что он теперь офицер, а я всего лишь рядовой, что изрядно мешает приятельским отношениям? Нас могли ждать лишь неловкость, смущение и стыд с моей стороны. Я вдруг почувствовал страшнейшее отвращение к своему огромному телу. Оно окружало меня стеной бессмысленной плоти. Я ощущал его с каждой неровностью дороги, когда зад подскакивал на ухабах вместе с фургоном, а локти упирались в толстый валик жира, скрывавший ребра. Чувствовал в тяжести подбородка и щек. И даже в том, как сидела на моей голове солдатская шляпа — единственный символ того, что я остался сыном-солдатом.

Добравшись до дома, я сразу же принялся за работу — надежный способ избавиться от неприятных мыслей. Первым делом я набил сеном матрас. Сено было чистым и приятно пахло, но скармливать его Утесу я не собирался — он без еды не останется. Я разгрузил строительные материалы, распряг Утеса и сложил сбрую в сарай. Фургон можно вернуть в Геттис и завтра, решил я. Все равно его никто не хватится.

День выдался прохладным, но вскоре я вспотел. Я решил, что укрытие для Утеса лучше всего пристроить к сараю — чтобы возводить на одну стену меньше. Мне пришлось хорошенько поработать киркой и лопатой, чтобы выровнять землю. Утес — довольно крупный конь, и ему потребуется просторное помещение. Устанавливая столбы, я пожалел, что у меня нет помощника. Еще труднее мне пришлось, когда я укладывал опоры для крыши. Мне уже давно не приходилось заниматься плотницким делом, и я погрузился в работу, с удовольствием наблюдая, как моя задумка обретает форму. Запах опилок, ритмичные удары молотка, загоняющего гвозди по самую шляпку, удовлетворение, приходящее, когда последняя планка ровно и надежно ложится в стену, — многое можно сказать о пользе честного труда и облегчении, которое он приносит беспокойному сердцу.