На самом деле Гюльбахар сказала Хюррем: «Однажды мой сын станет падишахом, и я вернусь во дворец в качестве Валиде Султан, а ты немедленно оттуда уберешься». «Ну-ну, мечтай, мечтай, дура», – хмыкнула Хюррем. А Гюльбахар продолжала: «Я очень счастлива, что повелитель решил разрешить нам вернуться в Стамбул. Мустафа лучше научится управлять государством рядом с отцом».

В ответ на эти слова Хюррем улыбнулась.

Тем же вечером, в то время как Гюльбахар в Старом дворце сыпала угрозами, Хюррем, лежа рядом со спящим султаном Сулейманом, думала: «Ну что, теперь все змеи в моей корзине». Она вспоминала слова Тачама Нойона: «Бойся не тех змей, которые перед тобой, а тех, что у тебя за спиной. Ведь ту змею, которую ты видишь, убить просто. Но та змея, которую ты не видишь, однажды ужалит тебя».

Торжества по поводу обрезания троих шехзаде длились три недели. Со всех сторон света Сулеймана засыпали подарками и подношениями короли, хаканы и беи.

Но даже великодушная дружба сыновей не смогла помирить двух женщин. Обе отказывались даже сидеть рядом во время торжеств. Поэтому было установлено два шатра – по правую и по левую стороны от шатра султана Сулеймана. В шатре справа сидели Валиде Султан, Хюррем Султан и супруга Садразама Ибрагима-паши Хатидже Султан, а также их служанки. В шатре слева сидели Гюльбахар, супруга Искендера-паши Семиха, супруги остальных визирей и их дочери со служанками.

Мустафа, Мехмед и Селим на белых лошадях торжественной процессией проехали перед народом и падишахом. Шехзаде Мустафа и Мехмед сидели на конях, как заправские всадники. Они крепко держали поводья, и лошади чувствовали их уверенность. На поясах у обоих красовались усыпанные драгоценностями мечи, подарки отца к торжественному дню. А маленький шехзаде Селим с трудом удерживался на лошади. Он постоянно сползал то вправо, то влево, и слуга, ведший коня под уздцы, старался поддерживать его. Лошадь, на которой сидел Селим, попалась норовистая. В какой-то момент она взбрыкнула, и шехзаде чуть было не упал.

Толпа приветствовала юных всадников. Громче всех приветствовали сына Гюльбахар Мустафу. В народе очень любили старшего сына султана Сулеймана. Когда он проезжал на лошади перед людьми, некоторые даже целовали ему сапоги. «Долгих лет жизни Мустафе Хану!» – кричали на Ипподроме.

В огромном шатре, стоявшем на возвышении в одном из углов площади, султан Сулейман с гордым видом наблюдал за происходящим. Он повернулся к Садразаму, сидевшему рядом с ним, и сказал: «Смотри, Ибрагим, сейчас перед тобой проходит будущее османской династии. Сулейман однажды уйдет, но его слава и его род продолжатся».

Ибрагим-паша, довольный возвратом в Стамбул Гюльбахар и Мустафы и считавший, что теперь силы его в борьбе против Хюррем удвоились, использовал каждый удобный случай, чтобы напомнить падишаху о том, что шехзаде Мустафа во многом лучше и достойнее сыновей Хюррем. Не упустил он возможности и на этот раз:

– Повелитель хорошо знает своего раба Ибрагима. Я не люблю ни лести, ни лжи. Благодарение Аллаху, Мустафа Хан теперь стал совсем, как его отец. Посмотрите, повелитель, на эту силу, на эту стать.

Возможно, Сулейман заметил, что Садразам принижает достоинство Мехмеда и Селима, но виду не подал. Ведь Мустафа и в самом деле был уже почти совсем взрослый. Его щеки покрывала редкая бородка, а над губами показались усы, придававшие мужественное выражение его лицу. Теперь султан мог, отправляясь в военный поход, с легкостью поручать престол своему старшему сыну, а не старшему из визирей.

Хюррем тоже не отводила глаз от Мустафы. Наблюдая, как за ним следуют шехзаде Мехмед и Селим, она испытала смешанные чувства. Ведь двое из троих шехзаде, которых приветствовал весь Стамбул, были плотью от ее плоти и кровью от ее крови.

Она подумала, что судьба создала из маленькой пленницы султаншу, настоящую правительницу. И трон мира должен достаться ее сыну Мехмед Хану, который сейчас с развевающимися полами кафтана сидел на лошади, часто поправляя рукой подаренный отцом меч и тюрбан на голове, который был немножко велик и постоянно сползал на лоб.

Хюррем с гордостью подумала: «Именно мой сын Мехмед будет третьим Мехмедом на османском престоле после Мехмеда I Челеби и Мехмеда II Завоевателя». На глаза навернулись слезы. Все, что она делала, все, что ей еще предстоит сделать, было ради этой цели. Кто мог обвинить ее в том, что она пытается строить козни ради трона султана Сулеймана? Ведь она была его законной женой, а не наложницей. И трон по закону должен достаться Мехмеду. А что такого сделала Гюльбахар для того, чтобы претендовать на престол, кроме того, что первой родила Сулейману сына? «Совершенно ничего», – тихо сказала Хюррем.

Хафза Султан, сидевшая рядом, услышала эти слова, но не поняла их. Она заметила, что невестка со слезами на глазах смотрит на ее внуков. Сердце ее наполнилось теплом. Тот, кто плачет с такой легкостью, не может иметь черного сердца, ведь слезы смывают любое зло, любую грязь.

Валиде Султан облегченно вздохнула.

А Хюррем сделалось тоскливо, когда она увидела, что народ радостнее всего приветствует Мустафу. Кто знает, какие козни сейчас замышляет его мать? Она попыталась разглядеть лицо Гюльбахар в шатре напротив. Мешала тонкая завеса, скрывавшая шатер от посторонних глаз, так что она смогла разглядеть только силуэт. «Радуйся, – подумала Хюррем, – недолго тебе радоваться осталось. Скоро тебя ждет большая буря. Ты еще проклянешь свою судьбу».

В шатре напротив царили другие мысли. Гюльбахар воспряла духом. Шехзаде Мустафа приветствовал жителей Стамбула, и Гюльбахар прекрасно слышала, как толпа желала ему долгих лет жизни. Она пожалела, что они не сидят в одном шатре с Хюррем. Сейчас Гюльбахар дорого бы дала за то, чтобы увидеть лицо Хюррем, наблюдавшей за тем, как народ приветствует наследника престола, и за тем, какими бледными выглядят оба ее сына на фоне Мустафы. Она повернулась в ее сторону. Из-за завесы она не смогла разглядеть Хюррем, но была уверена, что та не спускает с нее глаз.

Когда Мустафа проезжал мимо их шатра, Гюльбахар стоя аплодировала ему: «Смотри, хорошо смотри, московитская змея! Хорошо смотри на наследника престола султана Сулеймана. Мы знаем, кого выбирает османская династия, – московитскую наложницу или мать Мустафы Хана, Махидевран Гюльбахар Хасеки, и мы видим, кого любит народ, – моего доблестного шехзаде или твоих сыновей».

Увидев, что Гюльбахар стоя приветствует сына, супруга Искендера-паши Семиха Ханым тоже вскочила на ноги и принялась хлопать.

Хюррем приложила все усилия, чтобы усадить Семиху рядом с Гюльбахар. Когда женщина попыталась было возражать, что хочет разделить с Хюррем Султан радостный момент, та ей ответила, что иногда ради будущего счастья приходится расставаться.

– Я прошу вас, Семиха Ханым, посидеть рядом с черкешенкой и побыть нашими глазами и ушами. Иначе я ни о чем другом думать не смогу. Вы ведь сделаете это ради меня?

Хюррем Ханым умела так уговаривать нужных ей людей, что Семиха согласилась.

Роль глаз и ушей Хюррем ей удалась настолько хорошо, что она сумела даже обратить на себя внимание Гюльбахар, когда сказала: «Смотрите, как поддерживают люди Мустафу Хана! В соседнем шатре, наверное, завидуют».