Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О чем вы говорите?! — воскликнула Ева. — Как я могу покинуть фюрера? Неужели жена может оставить своего мужа в такой ситуации?
Краузе на мгновенье опешил.
— Да, но… насколько я знаю, фройляйн… ваши отношения с фюрером всегда носили дружеский характер и…
— Сегодня фюрер сделал мне официальное предложение, и я дала ему свое согласие, — торжественно объявила Ева. — Я буду рада видеть вас на церемонии! Если, разумеется, ваши дела позволят вам задержаться в бункере.
Краузе был в замешательстве, и ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.
— Я поздравляю вас, фройляйн, — запинаясь, произнес он. — О помолвке уже объявлено?
— Нет! Пока еще нет. Вы первый, кто узнал об этом! — радостно сообщила Ева. Ее просто распирало от счастья. Краузе пробормотал еще несколько ничего не значащих фраз и вышел в коридор.
В бункере горело лишь аварийное освещение, бетонная коробка тряслась от разрывов тяжелых снарядов, словно во время землетрясения. «Преддверие ада», — подумал Краузе. Он вошел в ту часть коридора, что служила конференц-залом во время совещаний, и остановился в дверях гостиной. Он хотел пройти через гостиную в комнату Штумпфеггера, чтобы переговорить с Борманом. Но пройти через гостиную оказалось невозможно: у правой стены в глубоких креслах развалились в стельку пьяные Бургдорф, Кребс и Борман; их храп соперничал с грохотом русской артиллерии, а вытянутые ноги почти упирались в стоявший у противоположной стены стол, за которым молча сидели Гитлер и Геббельс. Увидев в проеме дверей фигуру Краузе, Гитлер подслеповато вгляделся в его лицо, что было абсолютно бесполезно: полумрак и слабое зрение не позволяли ему разглядеть, кто стоит в дверях. Гитлер поднялся и сделал попытку перешагнуть через ноги Бургдорфа. Однако это оказалось для него тяжелой задачей, и он замер, тяжело дыша и опираясь ладонями в крышку стола. Геббельс не пошевелился.
Из своей комнаты вышел Штумпфеггер. Он перешагнул через ноги пьянчуг, не обратив внимания на Гитлера.
— Господин Штумпфеггер, — обратился к нему Краузе. — Я — советник Краузе. Мне необходимо срочно переговорить с господином Борманом. Не могли бы вы его привести в… э-э… состояние вменяемости?
— Бесполезно, — махнул рукой Штумпфеггер. — Они всю ночь пьянствовали, так что… Бесполезно, это я говорю вам как врач! Попробуйте зайти через час. А пока посидите в верхнем бункере.
От Штумпфеггера тоже ощутимо несло перегаром, запах которого чувствовался даже в душной зловонной атмосфере бункера. Краузе вдруг испытал чувство глубокой неприязни к этому долговязому эсэсовскому эскулапу. «Врач называется! Пьянствует тут беспробудно, а в госпитале рейхсканцелярии врачи и медсестры валятся с ног от усталости, умирают раненые… Сборище подонков!» Краузе в праведном гневе на мгновенье даже забыл, что пришел в бункер для уточнения деталей бегства одного из этих самых подонков.
Через час Краузе наконец добудился Бормана. Тот поспешил поделиться радостью:
— Мы получили сообщение о предательстве Гиммлера, начавшего переговоры о капитуляции втайне от фюрера! Сегодня ночью фюрер отправит Грайма с приказом об аресте предателя Гиммлера! Нашему рейхсфюреру конец! Надеюсь, Грайм не забудет захватить с собой эту чокнутую Райч. Вдруг ей захочется вывезти фюрера? От этой ненормальной бабы можно всего ожидать!
— У меня для вас тоже новость, — криво усмехнулся Краузе.
И сообщил Борману о грядущей женитьбе фюрера и твердом решении Евы умереть вместе с ним.
— Она все-таки решила уйти из жизни вместе с фюрером? Но это нарушает мои планы! Что же предпринять? — задумался Борман.
— Ничего, — устало зевнул Краузе. — Уже поздно что-либо менять. Да и зачем подстраиваться под женские капризы? Пусть все идет своим путем. У вас остался один Геббельс. Только он стоит между вами и наследием фюрера. Когда вы решите и эту проблему, то покинете бункер наследником фюрера, кого бы он ни назначил официальным преемником. Официальная власть — отнюдь не синоним реальной власти. Вы на финишной прямой. Удачи!
Вечером Гитлер продиктовал свое завещание секретарше Траудль Юнге. Пока она перепечатывала документ в небольшом помещении рядом с комнатой Геббельса, сам Геббельс по поручению фюрера привел мужчину в партийной форме с повязкой фольксштурма на рукаве. Это был чиновник управления гауляйтера Берлина некто Вагнер, которому предстояло войти в историю, совершив акт бракосочетания фюрера Третьего рейха и фройляйн Браун. Впрочем, сам чиновник оказался не готов к столь великой миссии: он забыл захватить бланки брачных свидетельств, и Вагнера отправили за ними на бронетранспортере. Когда Вагнер доставил бланки, в комнате Гитлера и приемной собрались гости и свидетели: Борман, чета Геббельсов, Бугдорф и Кребс, вождь гитлерюгенда Аксман, секретарша фюрера Кристиан и повариха фюрера Манциали.
Ритуал завершился за несколько минут до полуночи. Не обошлось без казусов: Ева начала расписываться своей девичьей фамилией и на свидетельстве осталась зачеркнутая буква «Б»; потерявший от волнения голову Вагнер датировал свидетельство не 28, а 29 апреля. Через пару часов он потеряет голову в буквальном смысле, погибнув от осколков русского снаряда.
Гитлер подписал перепечатанные Юнге экземпляры завещаний и вернулся к гостям. Молодожены пожали руки всем присутствующим и удалились в спальню.
Мюллер не присутствовал на церемонии: он контролировал исполнение приказа фюрера о расстреле Фегеляйна. Приказ о расстреле Фегеляйна ему передал Хегель, и никто не знает: то ли фюрер действительно передал через него свой приказ, то ли Хегель под занавес решил свести личные счеты с высокомерным выскочкой. Фегеляйна хотели расстрелять в саду рейхсканцелярии, но ураганный огонь русской артиллерии помешал этому, и новоиспеченного родственника фюрера застрелили в одном из подземных переходов.
Ханна Райч ненавидела Еву и с большим облегчением вместе с Граймом покинула бункер, улетев в два часа ночи из Берлина. Она покинула бункер буквально за час до бракосочетания и узнала о нем чуть ли не позже всех.
Днем 29 апреля в бункере узнали о смерти Муссолини и его подруги Клары Петаччи. Фюрера неприятно поразил не сам факт их смерти, а то, что трупы повесили вверх ногами. Любимой темой разговоров снова стали способы самоубийства. Ева уклонилась от участия в этих разговорах и ушла играть с детьми Геббельса. А остальные с мазохистским удовольствием обсуждали актуальную тему. Особые сомнения вызывала эффективность яда.
Кребс, как и положено военному, заявил:
— Уж лучше пустить себе пулю в рот!
— Безусловно! — согласился Гитлер, но тут же спросил:
— А если рана не окажется смертельной? Кто тогда добьет меня? И ведь я же не смогу потом выстрелить в Еву!
— У нее есть яд, — напомнил Борман.
Но тут вмешался Геббельс:
— Я слышал, что яды могут терять свою силу со временем. Что если яд не подействует?
— В свое время профессор Брандт рассказывал мне о действии цианистого калия на организм человека, так он сказал, что со временем силу теряют только растительные яды, а цианид к ним не относится, — сообщил Борман.