— Фройляйн! Вы будете лично представлены фюреру как одна из тех немецких женщин, что сейчас мужественно исполняют свой долг плечом к плечу со своими мужьями и братьями. Вот, переоденьтесь в это платье, оно вам будет весьма к лицу.

Он вручил женщине сверток, переданный Борманом, и вышел из помещения. В коридоре его ожидали гестаповцы.

— Господа Ауэр и Баум, — обратился к ним Краузе. — Вы не должны впускать в это помещение никого и охранять даму как от посторонних взглядов, так и от нее самой. Я ясно выражаюсь?

Гестаповцы переглянулись, и Ауэр ответил:

— Мы должны препятствовать любым контактам подопечной, от кого бы они не исходили, и любым нежелательным действиям, в том числе исходящим от нее самой.

— Совершенно верно, — подтвердил Краузе. — По получении команды от рейхсляйтера Бормана через офицера охраны вы с указанными предосторожностями выводите даму в сад рейхсканцелярии и ведете к запасному выходу из бункера фюрера. Дверь в бункер должна быть к этому времени открыта, а охрана отсутствовать. Там вас встретит лично рейхсляйтер Борман и даст дальнейшие указания. Поскольку рейхсканцелярия под обстрелом, то я подчеркиваю: дама должна быть доставлена к запасному выходу бункера в любом случае. Вопросы?

Вопросов не было. Краузе взглянул на часы и объявил:

— На этом я с вами прощаюсь, господа. Больше мы не увидимся. Желаю вам удачи!

Краузе покинул рейхсканцелярию и направился в сторону Германгерингштрассе. За эти дни он стал знатоком боевых действий в городе и научился выбирать относительно безопасные маршруты. Он привык к пропитанному гарью воздуху и скрипящему на зубах песку. Иногда он удивлялся себе: ведь достаточно пули и осколка снаряда, которые сыпались вокруг в изобилии, чтобы окончить свой жизненный путь на покрытых битым кирпичом и продымленных пожарами берлинских улицах. Что его заставляет делать это? Неужели только возможность вернуть себе власть и богатство, некогда им утраченные? Или дала знать о себе врожденная тяга к авантюрам? Впрочем, какое это имеет значение…

Примерно в половине третьего дня Гитлер снова собрал свое окружение и еще раз попрощался с ними. Раттенхубер воспринял повторное прощание как фарс и пригласил к себе Гюнше. Плотно прикрыв дверь в комнату, Раттенхубер раздраженно сказал:

— Бригадефюрер Монке сообщил мне, что русские танки подошли к рейхстагу, идут ожесточенные бои в районе Анхальтер и Шпиттельмарк. Русские практически приступили к штурму правительственного квартала, и Монке предупредил, что вряд ли продержится более двух суток. Не скрою, что мне с каждым часом все труднее поддерживать хоть какую-то дисциплину среди охраны бункера. Фюрер попрощался с нами, и многие уже смирились с его желанием уйти из жизни, чтобы предоставить нам возможность вырваться из окружения. Но фюрер серьезно подорвал свое здоровье в борьбе за Германию, его воля ослабла… Мы не можем допустить, чтобы он или даже его тело попали в руки русских. Мы должны выполнить свой долг любой ценой… А сейчас дорог каждый час… Вы меня понимаете, штурмбаннфюрер?

— Да, обергруппенфюрер! Прикажите снять охрану с запасного выхода… и прошу вас проследить, чтобы никто не спускался в нижний бункер до моего доклада, — ответил Гюнше. Он взял лежавший на столе пистолет-пулемет и вышел.

У лестницы в нижний бункер Гюнше встретил Бормана. Тот выглядел настороженно и нетерпеливо, словно кот, притаившийся возле мышиной норы. Борман вопросительно взглянул на Гюнше, и тот понял: Борман в курсе.

— Рейхсляйтер, — обратился к нему Гюнше. — Необходимо удалить всех из нижнего бункера, чтобы они не мешали фюреру.

Борман буквально выгнал из нижнего бункера рвавшуюся к фюреру Магду Геббельс. Сам Геббельс не проронил ни слова. За эти дни он, казалось, усох и стал напоминать мумию обезьяны. Нижний бункер к трем часам дня покинули все, кроме Бормана, Геббельса, Линге, Гюнше, Бургдорфа и Кребса, которые собрались в вестибюле перед лестницей в верхний бункер. Последним к ним присоединился срочно прибывший в бункер рейхсюгендфюрер Аксман.

У той же лестницы, но в верхнем бункере стояли начальник команды сопровождения фюрера СС-штурмбаннфюрер Шедле и личный шофер фюрера СС-оберштурмбаннфюрер Кемпка. В помещениях нижнего бункера остались только Гитлер со своей женой и сидевший в своей комнате в компании с бутылкой виски Штумпфеггер. Даже дежурный телефонист шарфюрер Миш вышел из своей каморки и присоединился к собравшимся в вестибюле.

Борман отвел в сторону Линге и сказал:

— Штурмбаннфюрер! Вы, как камердинер фюрера, должны оказать ему последнюю услугу. Он должен уйти достойно. Вы понимаете?

Линге кивнул и пошел в гостиную фюрера.

* * *

После очередного прощания Ева поняла: пора. Если уходить — так уходить, еще одна сцена прощания превратится в откровенный фарс. Она взяла два металлических футлярчика, в которых хранились стеклянные ампулы с цианидом, и вошла в кабинет Гитлера, благо и ванная комната, и гардеробная, и спальня Евы имели выход туда.

Фюрер расхаживал по кабинету, и встревоженная Ева поняла: у него снова изменилось настроение. Гитлер ходил из угла в угол, приволакивая ногу и жестикулируя трясущейся рукой. Увидев Еву, он прокричал:

— Наступает исторический момент, когда весь мир изумленно увидит, как монголо-большевистские орды Сталина найдут свою смерть у порога моего бункера. Венк задержался, чтобы собрать остатки отходящих войск группы армий «Висла», но сейчас он нанесет в тыл маршала Конева внезапный и сокрушительный удар. Он обратит в бегство войска Конева и сомнет передовые части Жукова, деблокировав Берлин. И с этого момента мы начнем свое победное и неудержимое, словно горная лавина, шествие на Восток.

Гитлер оперся руками о стол и сделал паузу, лихорадочно заглатывая спертый воздух бункера.

— Мой фюрер, но фельдмаршал Кейтель вчера прислал донесение, в котором указывал, что на помощь Венка можно не рассчитывать, — осмелилась напомнить Ева.

Гитлер вскинул голову. В его изможденном больном организме каким-то чудом еще находились силы для вспышек гнева. Трясясь от ярости, он вскричал:

— Предательство! Предательство! Кейтель — предатель! Хайнрици и Буссе — предатели! Лишь Венк мне верен! Ты увидишь! Ты увидишь, как произойдет то неизбежное и удивительное! Ты увидишь, как волны русского прибоя разобьются о несокрушимый утес арийского духа! Вера! Вера и воля! Вот что сейчас важно!

Ева попыталась схватить его за руку, но Гитлер оттолкнул ее, и она чуть не упала. Футлярчики с ампулами упали на ковер. Гитлер повернулся к ней спиной, продолжая восклицать:

— Предательство! Предательство!

Ева со слезами выбежала из кабинета. Ей хотелось умереть. Но ей хотелось умереть не просто так, ей хотелось умереть вместе с фюрером. Но он пока не собирался этого делать. Безотказным шестым чувством Ева понимала: тянуть больше нельзя. И она решила вернуть мысли фюрера к себе тем надежным способом, каким она бесповоротно вошла в его жизнь: демонстративной попыткой самоубийства. Она была готова к этому и уже неделю назад стащила из хирургического набора Штумпфеггера скальпель.