— Не может быть, — произнес Твердолик.

Дометриан не ответил, поигрывая в руках стилетом с узкой рукояткой и глядя в упор на князя. С его губ не сходила усмешка, но внутри он был готов взорваться от гнева, с каждой минутой все больше наполнявшего его.

— Свартруд стал гоняться за ней, как какой-то безумец, — продолжил царь. — Он пытал ее. Мучил. Убил Драгомира… Вот что я тебе скажу. Я разнесу Велиград к чертям, даже если придется пожертвовать половиной китривирийских легионов, если хоть кто-то из лутарийцев причинит ей вред.

— Как я уже сказал: она меня мало волнует.

Дометриан положил стилет на стол перед собой. Повисло недолгое молчание, прерываемое лишь тем звуком, с каким Радигост втирал волшебную смесь в шар окуспатрума.

— Я слышал, ты плывешь на острова, — сказал Твердолик, решив возобновить диалог.

— Да, беру командование под свою ответственность. А ты?

— Остаюсь. Могу руководить всем и из башен Княжеского замка.

— Тоже неплохое решение. Как обстоят дела с Катэлем? Расследование продвигается?

— Медленно.

— Скорбно, но ты, я думаю, сможешь со всем этим разобраться.

— Я и не просил твоей помощи. Довольно того, что ты активно вмешиваешься в сражения на островах.

— Катэль угрожает не только Великой Земле. Наш долг — предупредить возможную угрозу.

— Да, понимаю. Но вряд ли бы сделал также.

— Должен признать, несмотря на все ваши бесчестные и жестокие поступки, вы, люди, построили крепкую империю.

— Спасибо.

— Но я знал более достойных людей, чем ты, князь, — Дометриан вернул в руки стилет. — Интересно, появится ли еще в твоем роду человек, который очистит имя Гневонов от позора, коим вы себя запятнали, веками проливая илиарскую и эльфийскую кровь.

— Я могу также обличить и твои пороки, Дометриан.

— Я должен был высказать все, что увидел со стороны. Теперь ты можешь начинать про то, что видишь ты. Правда, я боюсь, рассказать тебе нечего, потому что ты был занят все эти годы исключительно собой.

— Правильно. Я не смотрел на других в то время, как мои земли обворовывали кочевые племена, с которыми даже хваленные легионеры не могут справиться.

Дометриан побледнел.

— Куда там мне, с моими беспринципными и бесчестными методами до тебя, владыки, который сам ничего не может решить без своих великих мудрейших? Ты ничуть не лучше, чем я, Дометриан. Ты олицетворяешь само благородие, печешься о своих подданных, однако боишься любого риска, из-за чего и проигрываешь… — Твердолик усмехнулся и покачал головой. — Твоя страна сильна лишь потому, что у твоих предков было богатое наследие, но вряд ли Китривирия протянула бы долго, если бы именно тебе, а не твоему деду, довелось бы поднимать рабов на восстание и возводить ваш новый дом из праха прежнего. Ты действительно мудр, но будь у тебя хоть капля решительности, Медная война закончилась бы твоей победой… Даже эльфы были на твоей стороне. Они не хуже илиаров готовы растерзать людей.

Царь воткнул стилет в поверхность своего стола, но ничего не ответил.

— Сеанс взаимного поливания грязью, я надеюсь, подошел к концу? — насмешливо произнес Твердолик.

— Нет, — голосом глухим и страшным внезапно сказал Дометриан. — Мне хотелось лично сказать тебе еще кое-что, не прибегая к помощи послов и писем. Я разрываю мирный договор.

— Не понял?

— Нашего соглашения о нейтралитете больше нет. Из-за лагеря в стенах Бастиона Абола, из-за того, что ты скрыл существование возможности убийства чародея… И из-за того, что я переполнен ненавистью к тебе и ко всей вашей расе. Прощай, князь.

Изображение вдруг погасло, и дым от квадрата рассеялся по всему кабинету. Твердолик отвернулся от стола и закашлял. В горле поселилась жуткая резь, а глаза защипало. Радигост накрыл окуспатрум своим плащом, подбежал к посоху и взмахнул им. Сапфир послушно засосал весь дым и засиял больше прежнего. Твердолик недоуменно посмотрел на камень в посохе мага, но ничего не спросил.

— Он прервал связь, — сказал Радигост, возвращаясь к столу.

— Я это увидел.

Князь согнулся, заходясь кашлем и пытаясь выгнать из легких дым.

— Я позову слуг…

— Нет, не нужно… Все в порядке.

— Вы его разозлили.

— А что мне было делать? Молчать, пока он вытирает об меня ноги?

— В вашем случае это было бы разумное решение, государь.

Князь выкашлял остатки дыма и откинулся в кресле, переводя дыхание. Еще некоторое время назад все шло как по маслу, а сейчас рушилось, и он не мог этому помешать.

***

Лета быстро спустилась по каменным ступеням вниз, в помещения, отведенные под казармы. Сейчас в них было пусто. Она прошла мимо жестких кроватей, на которых даже не было подушек, удивляясь суровым условиям китривирийской армии. Казармы были очень скудно обставлены. Кроме этих весьма неудобных по виду лож, в комнате было расставлено несколько табуретов, а на стенах висели закопченные светецы. Через решетки на окнах заглядывал бледный и пузатый месяц, показавшийся Лете на Иггтаре большим по размерам, чем на Великой Земле.

Она услышала шаги на ступенях, и рука инстинктивно потянулась за спину, где обычно находила рукоять меча. Но ее там не было, она не брала с собой Анругвин. Лета встряхнула волосами, приводя себя в чувство. Никакой опасности здесь быть не могло. Почти.

Когда в казармах появился Фанет, девушка все же вздохнула с облегчением.

— За тобой не было слежки? — спросил он, подойдя к ней.

Льющаяся мягким светом синева его глаз заставляла восхищенно замирать и любоваться. Лета не сразу вспоминала, что ее глаза могли производить такой же эффект. А вот таких интересных рисунков на коже у нее не было.

— Нет. Он не следит за мной, — ответила Лета. — К счастью.

Она с трудом оторвала взгляд от его татуировок, опускавшихся с лица к шее и груди, и направилась к одной из кроватей.

— Ты слышала, он разговаривал сегодня с князем по этому… приборчику волшебному.

— Слышала.

— Дометриан не в духе. Он разорвал мирный договор.

— Что теперь?

Усевшись на кровать, Лета сразу же начала ерзать, ибо мебель была действительно паскудной не только по внешнему виду.

— Ну, у меня есть право отправить на тот свет еще больше лутарийцев, — бросил Фанет и подошел к решетке окна.

— Ты только об этом и мечтаешь, я смотрю.

— А ты?

Она закрыла глаза, найдя наконец такую позу, со скрещенными ногами, при которой выпуклости на легионерской кровати не впивались ей в зад.

— Есть только один лутариец, чью голову я хочу видеть на стене у себя в спальне как украшение, — промурлыкала она.