Олега не только напрямую воздействовала на третьих лиц, но также давала ему чувство уверенности вне зависимости от того, как на него смотрели со стороны. Одежда хиппи была символом и маркером (а также провокацией) для широкой публики. Она была выражением хипповских идей и убеждений. Она стремилась к слиянию и единству внутреннего и внешнего состояния мира хиппи, стирая границы между ними — и тем самым стирая границы между человеком и его вещами. Человек-хиппи и его «вещи» были частью того самого Gesamtkunstwerk (нем. единство, единение искусств), к которому хиппи стремились и внутри которого исчезали всевозможные границы[762]. И тем не менее отношение хиппи к материальным вещам не было простым и однозначным, как и в случае с идеологией. Они отвергали материализм вещей, при этом неизбежно опираясь на них в поисках самоидентификации. В советских условиях это отвержение было относительным, поскольку желание обладать несоветскими вещами было не только материалистической, но и идеологической позицией. Однако в этой главе я исхожу не из часто декларируемого положения о противоположности материального мира хиппи советской жизни, а из материально выраженного симбиоза самих советских хиппи и условий их жизни, в которых они жили и которые они сами создавали[763].

В целом хиппи считали себя нематериалистическим и антиматериалистическим движением. На Западе хипповский антиматериализм означал отрицание житейского благополучия и домашнего комфорта жизни их родителей. Они презирали моральное разложение, культ потребления и «бесконечную гонку» за материальным достатком и профессиональным успехом своих родителей, а также всеобщее стремление к все большей прибыли, которое двигало как отдельными людьми, так и корпорациями. Культура хиппи, процветавшая в общинах Гринвич-Виллидж, Хейт-Эшбери и Дроп-сити, была направлена на самообеспечение, ограничение запросов и бартерный обмен услугами и предметами первой необходимости. Именно этот аспект мировой идеологии хиппи было так непросто перенести в советские и восточноевропейские условия, где материальная культура в значительной степени состояла из предметов первой необходимости, а не роскоши и где официальная риторика выступала против чрезмерного потребления. Безусловно, на первый взгляд казалось, что советские хиппи занимались чем-то совершенно противоположным тому, что делали их западные ровесники. Американские и европейские хиппи убегали из своих относящихся к среднему классу семей, чтобы жить в бедных, временами убогих условиях, и отказывались зарабатывать больше, чем это нужно было для того, чтобы обеспечить себя самым необходимым. Тогда как советские хиппи были заняты скорее добыванием вещей, чем отказом от них. Джинсы, пластинки и другие товары были редкостью в советских условиях, часто были доступны только на черном рынке или через хороших знакомых, а их стоимость была сопоставима с месячной зарплатой. В первые годы существования советских хиппи эти вещи появлялись только благодаря элитным каналам поставок — в багаже высокопоставленных дипломатов и партийных бюрократов, чьи дети-подростки так мечтали обо всем западном. Советские хиппи, по крайней мере в самом начале, больше всего ценили не предметы первой необходимости (их можно было найти в отделах советских магазинов), а совсем наоборот — предметы, относившиеся к крайней роскоши из‐за своего западного происхождения.

И все же было бы большим упрощением называть западных хиппи антиматериалистами, а советских хиппи — заядлыми потребителями труднодоступных западных товаров. Во-первых, материальная культура советских хиппи и материальная культура западных хиппи хотя и имели определенную общую эстетику, но вовсе не были идентичны[764]. Во-вторых, сам отказ от конкретных форм потребления везде перемещал хиппи в альтернативные формы материализма, отличные от общепринятого. Парадоксальным образом материальные объекты хиппи могли служить как маркером материального отличия, так и демонстрацией иронического отношения к материализму и его ценностям. С этой точки зрения советские и западные хиппи уже не выглядели настолько отличающимися друг от друга. И те и другие конструировали вокруг и около определенных материальных предметов смыслы, которые выходили за рамки их первичного предназначения, а иногда им и противоречили. Вещи хиппи становились основными элементами конструирования глобальной хипповской вселенной.

Производство, преобразование и использование материальных предметов (например, изготовление вещей, а не владение ими) — все это было важной частью хипповской повседневной жизни и самопознания по обе стороны железного занавеса. Хиппи повсюду создавали самые разные вещи, которые в отсутствие текстов служили хранилищем хипповских идей. Творчество было одним из сильнейших достоинств хиппи, отчасти потому, что они верили в благородность процесса личного производства, но также потому, что результат их работы был безошибочно хипповский по своему характеру, то есть не запятнан массовым производством и всеобщим потреблением. Именно через произведенные своими руками вещи хиппи объясняли, за что они выступают и что их объединяет, как они развиваются и как со временем меняются. Эти вещи хипповской культуры были настолько наполнены смыслом и так связаны с самоопределением хиппи, что в определенной степени можно было бы говорить не о потреблении вещей, а о невербальном производстве идей. Материальная культура хиппи действительно стремилась преодолеть многовековое противоречие «субъекта» и «объекта», тем самым превращая категории «производитель» и «продукт» во взаимозаменяемые[765]. Сила хипповских вещей как средства коммуникации внутри и вне сообщества проявляется в воздействии хипповских материальных предметов, которые были вплетены в практики и отражали их.

Тем не менее самостоятельная роль вещей всегда встроена в контекст человеческого понимания. Вещи не могут действовать сами по себе: им нужны отклики людей, которые их произвели и которые ими пользуются, а также когнитивные рамки социальной среды, в которой они существуют. Другими словами, самостоятельная роль хипповских вещей зависела от духовной и физической вселенной, которая их окружала. Это наблюдение указывает нам на еще один признак материализма хиппи, о котором следует помнить. Хотя хипповская материальная культура и была создана для отражения «глобальных» реалий, она неизбежно была связана с реалиями «местными». Материальность советских хиппи была не только частью западного материального мира, но также в большой степени частью материальных реалий и образа мыслей позднего советского социализма. Она не только отражала эти самые реалии и образ мыслей, но и создавала их. Вещи советских хиппи, несмотря на то что они были призваны противостоять «советскости», неразрывно были связаны с тем, как общество позднего социализма и его система работали: материальные недостатки создавали возможности; отсутствие товаров поддерживало подпольный бизнес; дефицит формировал идентичность. Очевидно, что вместо того, чтобы постоянно преодолевать трудности и пытаться выживать в условиях дефицита и изоляции, советские хиппи процветали в советских реалиях 1970–1980‐х, найдя там свою нишу, которая выглядела (и в их воображении ощущалась) как западная, но которая на самом деле представляла собой спонтанно возникшую разновидность позднего социализма со всеми его особенностями и противоречиями.

Поэтому вместо истории конфликта между официальной культурой и субкультурой (а именно так