Сквозь вентиляционную решетку сочился сизоватый свет, в котором различалась алая шелковая лента на крышке неприметного люка. Анку отодвинул ее в сторону, явив изъеденные ржавчиной перекладины, исчезавшие в непроглядной тьме.

Ник говорил, горе накрывает волнами. Мучительное отрицание нахлынуло – и миновало. Сейчас, по всей видимости, настал черед оцепенения. Тело словно налилось свинцом.

Мне выпало первой спуститься во чрево старой канализации, погребенной под новой. У самого подножия ступенька рассы́палась под тяжестью моего веса, и я по колено погрузилась в зловонные потоки.

К горлу подступила тошнота. Я сорвала маску и задышала ртом. Справившись с рвотным позывом, зажгла фонарик и оглядела просторное, наполовину затопленное помещение. Потом, хлюпая сапогами, добралась до каменного выступа и вскарабкалась на него.

Луч скользнул к туннелю поменьше. Где-то здесь скрывается сухой островок, где Старьевщик хранит живой товар до транспортировки.

От невыносимого гнилостного запаха слезились глаза. Я прикрыла нос рукавом.

– Чувствую лабиринт. – Я не узнавала собственный голос – чужой, начисто лишенный каких-либо эмоций. – Очень слабый.

И знакомый. Только убей не могу вспомнить откуда. Анку сунул мне сканер, зафиксировавший чей-то неподвижный силуэт.

Мы крадучись направились во второй туннель. Очевидно, Старьевщик питал слабость к укромным, всеми забытым уголкам, куда давно не ступала нога человека. Возможно, такая исключительность льстила его тщеславию. На корке грязи, покрывавшей стены, алели брызги крови.

Страх сменился целеустремленностью. Как давно я мечтала об этой схватке, и вот час пробил. Туннель закончился, вспыхнул фонарь.

Старьевщик распростерся на полу в темной мерцающей луже.

На нем была бессменная шинель. Зловещий шлем, из-под которого гулко доносилось затрудненное дыхание. Руки в толстых перчатках придерживали расползающиеся в стороны розоватые внутренности.

Поравнявшись со мной, Дряхлый Сиротка уставился на поверженного врага.

– Мы опоздали с возмездием.

– Нет. Он еще жив. – Я склонилась над Старьевщиком, неуловимым призраком, преследовавшим меня после бегства из первой колонии. От умирающего разило дерьмом и запекшейся кровью. Не снимая перчаток, я расстегнула шлем и сдернула его с головы Старьевщика. Луч фонаря ударил в лицо – узнаваемое даже в предсмертной гримасе.

Редкие седые волосы слиплись от пота. Оскаленный рот, обычно щедрый на улыбки, обнажал потемневшие от крови зубы. Под остекленевшими глазами набрякли мешки.

Вье-Орфеля присел рядом с умирающим:

– Темная владычица, тебе знаком этот человек?

– Это Альфред. – Я опустила на землю шлем. – Старинный друг Надсмотрщика.

Альфред из «Призрачного клуба», принимавший самое активное участие в публикации памфлета о рефаитах. Румяный весельчак, сообщавшийся с эфиром посредством книг. Обладатель неиссякаемого запаса печений и ревностный почитатель литературы.

На кого угодно могла подумать, только не на него.

Альфред наконец обратил на меня некогда ласковый, а теперь холодный, алчный взгляд.

– Здравствуй, голубушка, – прохрипел он, обдав меня зловонным дыханием. – Рад бы поклониться, но сама видишь…

Выхолощенная первым предательством, я не чувствовала ни обиды, ни злости.

– При знакомстве ты не назвал своей фамилии. Позволь мне угадать. Рэкхем. Альфред Рэкхем.

Старьевщик выдавил смешок:

– Ничего от людей не скроешь, как ни старайся. Все равно дознаются. – На губах у него надулся кровавый пузырь. – Альфред Хейхерст Рэкхем, основатель серого рынка.

Альфред.

Именно он, со своим безошибочным чутьем на таланты, вытащил юного Джексона из сточной канавы и явил его слова цитадели. Он придумал, как извлечь выгоду из бойни, развязавшейся после выхода «Категорий паранормального». Именно он сотворил монстра. Этот милейший старик, охочий до хорошей литературы и страстно привязанный к своему чуднóму кабинету.

С Джексоном они познакомились задолго до попадания в Шиол I. Задолго до того, как он стал Джексоном Холлом. Собственно, Джекса и арестовали за памфлет, выпущенный приятелями на паях. После освобождения он прямиком отправился к старинному другу – своему спасителю – и открыл ему глаза на Сайен.

Вдвоем они решили попытать счастья на новом поприще. Монетизировать добытую Джексоном тайну.

А я годами не замечала, что творилось под самым моим носом.

– Ты внес правку в «Разоблачение рефаитов». Превратил памфлет в оду Саргасам.

– Мне все сходило с рук. Абсолютно все. Кто заподозрит старого чудака, любителя поэзии и печенюшек. – Из горла Альфреда вырвался булькающий смех. – Скажи спасибо, я только ставил тебе палки в колеса, Пейдж. Хотя, каюсь, разок пытался вывести из игры.

Мешок на голове. Зазубренное лезвие.

– Гектор с шайкой продали меня Сайену и поплатились за это жизнью. За мою смерть Джексон спустил бы с тебя живого шкуру.

– Да, он страшно огорчился. Грозил выпотрошить меня, если тебя хоть пальцем трону. – Его взгляд помутнел. – А свои обещания он выполняет. Всегда.

Только сейчас я заметила у него на груди венок, какими торгуют на черном рынке и какие принято толковать задом наперед. Один за другим я перебирала цветы, читая зашифрованное послание.

Белые лепестки сердечника: родительская оплошность. Фиолетовый и ядовитый борец: предательство. Благоухающий лавр с золотистыми завязями: изменюсь только в смерти. Ягоды барбариса, похожие на капельки крови: вспыльчивый нрав.

И наконец, белый клевер: не забывай меня. Нежное увещевание пополам с издевкой.

– Надсмотрщик жив.

Мои слова эхом разнеслись под сводами. Надин упоминала седовласого сборщика, спасшего меня от наводнения. Промежуток между заплывом и пробуждением в Пасси зиял слепым пятном.

В голове теснились вопросы. Например, мог ли Джексон, работавший под одной крышей со Скарлет Берниш, агентом «Домино», наложить лапу на конфигуратор? Мог ли он, преобразившись, эвакуироваться вместе с нами из Версальского дворца, а потом, с помощью белой астры, деформировать мне память, чтобы не сболтнула лишнего?

Впрочем, ответ напрашивался сам собой. Джексон знал, что я охочусь на Старьевщика, знал, что я непременно разыщу его логово и увижу венок.

Родительская оплошность. Он допустил ошибку, доверившись Альфреду. У Джексона Холла лопнуло терпение, и вот итог. А еще извинение. Он прикончил Альфреда, как в свое время Гектора, правда, на сей раз – собственными руками. Выпотрошил старинного приятеля, как ягненка.

Когда на человека плевать, ради него девятерых не убивают, Пейдж.

Старая песня. Ты даже не удосужился расправиться с ними лично!

– Как же он выбрался? – недоумевал Вье-Орфеля. – Не с нами точно.

– Боюсь, что с нами. Только в новом облике.

– Твой спаситель?

– Похоже, он вколол мне белую астру. – Я потерла виски. – И обрубил последнюю ниточку, ведущую к серому рынку. – Не выпуская венок из пальцев, я покосилась на Альфреда. – Все кончено.

Меня так и подмывало бросить его истекать кровью. Лишить заупокойной. Пусть навеки терзается в эфире. Работорговец заслуживает мучительной смерти в этой дыре.

Вот только… Джексон расправился с ним ради меня. В качестве подарка. А мне такие подношения не нужны.

Мой фантом положит конец его