Колив слегка поклонился:

– Уже сделано, сын Джессума. Святая дочь распорядилась об этом вчера.

– Ну разумеется, – вздохнул Рожер.

Колив склонил голову набок:

– Этот человек, Соловей. Он в кровном долгу перед тобой?

Рожер сохранил бесстрастную маску:

– Да. Но я не хочу, чтобы ты и мои дживах вмешивались.

Колив поклонился снова, на сей раз глубже и на два удара сердца дольше.

– Прошу простить, что недооценивал тебя, сын Джессума. Вы, землепашцы, кое-что смыслите в обычаях шарумов. Нет чести у того, кто посылает убийц взыскать его кровные долги.

Рожер моргнул. Такие речи, да в устах матерого убийцы?

– Тогда и не суйся. Даже если прикажет Аманвах.

Колив отвесил последний поклон, неглубокий и короткий.

– В заказном убийстве нет чести, господин, но без него порой не обойтись. Если святая дочь прикажет вмешаться – я вмешаюсь.

Рожер сглотнул. Он даже задрожал от возбуждения, представив, как Колив пронзает копьем сердца Джасина и его подмастерьев, но этим дело не кончится. У Джасина есть родня. Влиятельное семейство, прочно связанное с Троном плюща. За кровь оно отплатило бы кровью.

Рожер кубарем скатился с лестницы, едва не навернувшись внизу, и вышел через заднюю дверь к конюшням Шамавах. За животными ухаживали красийские дети в коричневом, и все они бросились к нему – каждый хотел услужить первым.

Самой расторопной оказалась Шаливах, внучка наставника Каваля. Тот тоже умер за Рожера. Как и телохранитель Аманвах Энкидо. Еще два имени на медальон. Теперь семь жизней, уплаченных за одну.

– Желает ли господин надеть свой пятнистый плащ? – спросила девочка скороговоркой и с сильным акцентом.

Рожер мгновенно нацепил яркую маску жонглера. Девочка не заметила, как он украдкой вынул из цветастого нового мешка с чудесами крошечный цветок. Для нее тот появился из воздуха, и девочка ахнула, когда он протянул ей подарок.

– Пестрый, Шаливах, а не пятнистый. «Пестрый» означает «разноцветный». «Пятнистый» – «в пятнах». Понимаешь?

Девочка кивнула, и Рожер показал ей леденец.

– Повтори. Пестрый.

Та улыбнулась, потянувшись за леденцом. Рожер не был высок, но даже он удержал конфету слишком высоко для ребенка.

– Пестрый! – выкрикнула она. – Пестрый! Пестрый! Пестрый!

Рожер бросил ей леденец. Ее восторженный вопль привлек внимание других детей, которые выжидающе уставились на него.

Он не разочаровал их. Новые леденцы уже прятались у него в горсти. Маскируя тяжесть на душе театральным смехом, он развернулся и ловко, с безошибочной точностью метнул сладости в подставленные ладошки.

Родные этих ребят проливали за него кровь, а он отплачивал леденцами.

Новоиспеченный барон ерзал за огромным златодревным столом. Ему было неудобно. Перо в огромном кулаке напоминало перышко колибри, пока он ставил нечто вроде подписи на бумагах из неиссякающей стопки, которую положил перед ним сквайр Эмет, мелкий лорд, произведенный Тамосом в секретари барона.

– Рожер! – воскликнул Гаред, мигом вскочив, когда жонглер вошел в кабинет.

– Милорд… – начал секретарь.

– У Рожера важное дело, Эмет. Явишься позже. – Гаред навис над секретарем, и Эмету хватило ума сгрести бумаги и спешно исчезнуть.

Гаред затворил тяжелые двери, привалился к ним спиной и выдохнул, словно только что удрал от своры полевых демонов.

– Хвала Создателю. Еще одна подпись – и я выброшу этот стол из окна.

Рожер наскоро оценил здоровущий стол и окно в нескольких шагах от него. Если кто из живых и мог совершить подобное, то лишь Гаред Лесоруб.

Рожер улыбнулся. С Гаредом ему всегда становилось спокойнее.

– Всегда рад отвлечь от писанины.

Усмехнулся и Гаред.

– У тебя каждое утро к одиннадцати находится срочное дело, и я тебе за это благодарен. Выпьешь?

– Ночь, да. – Рожер успел осушить мех, но вино помогало мало.

Гаред пристрастился к энджирсскому бренди и хранил в кабинете бутылку. Рожер подступил к сервизу, наполнил два стакана. Жонглер был проворен, и Гаред не заметил, как он выхлестал один, налил заново и уж тогда поднес оба.

Они чокнулись и выпили. Гаред лишь пригубил пойло, но Рожер опрокинул свой стакан и отошел за третьей дозой.

– Сегодня никакого вранья. Дело и в самом деле срочное.

– Да ну? – усомнился Гаред. – Солнце взошло, ничто не горит – значит большой беды быть не может. Давай раскурим по трубке и обсудим твое дело, а потом пойдем на встречу с герцогским герольдом. Что думаешь, он и правда голосист, как соловей?

Рожер осушил очередной стакан, налил четвертый и сел в кресло перед столом. Гаред устроился в другом, стоящем рядом, и принялся набивать трубку. Гаред Лесоруб был не из тех, кто ставит между собой и собеседником стол.

Рожер принял от него табачный лист и набил свою.

– Помнишь, как я познакомился в лечебнице с Лишей?

– Все знают эту историю, – отозвался Гаред. – Начало предания о том, как ты встретился с Избавителем.

У Рожера не было сил спорить.

– А помнишь, ты спросил, из-за кого я туда попал?

Гаред кивнул.

Рожер опрокинул в себя стакан.

– Из-за герцогского герольда с соловьиным голосом.

Гаред тотчас потемнел лицом, как отец при виде подбитого глаза у дочери. Он сжал мясистый кулак.

– Ему повезет, если все травницы Лощины сошьют его заново, когда я с ним разберусь.

– Не дури, – сказал Рожер. – Ты барон графства Лощина, а не вышибала у Смитта.

– Не могу же я спустить подобное с рук, – возразил Гаред.

Рожер взглянул на него:

– Джасин Соловей – герцогский герольд, представитель Трона плюща в Лощине. Все, что говорится ему, говорится самому герцогу Райнбеку. Все, что ты сделаешь ему, ты сделаешь и Райнбеку.

Он наградил Гареда взглядом, который осадил даже грозного лесоруба.

– Ты хоть представляешь, что сделает с тобой – с Лощиной – герцог, если забьешь насмерть его проклятого герольда?

Гаред сдвинул брови:

– Тогда найдем кого-нибудь, кто возьмется?

Рожер закрыл глаза и сосчитал до десяти.

– Просто предоставь это мне.

Гаред посмотрел на него с сомнением. Рожер не был бойцом.