Рожер хотел догнать ее. Сказать, что любит и у него в мыслях не было расторгнуть их брак, но силы оставили его, а действительность навалилась со всех сторон.

Джасин Соловей приехал в Лощину, и Рожеру пока оставалось одно – избегать с ним встречи.

Приглашение пришло на следующее утро. Внутренний графский совет специально собирался днем, чтобы официально приветствовать герцогского герольда.

Рожер скомкал листок, но позаботился не бросать его на видном месте. Аманвах еще была у себя, у двери царил холод.

– Я к барону, – сказал Рожер Сиквах. Жена немедленно пошла за подобающим нарядом.

Рука Аманвах коснулась даже его гардероба. Ее потрясло, что у Рожера не было одежды, кроме привезенной в Дар Эверама. Не прошло и часа, как его уже раздевали и обмеривали портные Шамавах.

Хорошо, что они строят особняк. При той скорости, с которой наполнялись шкафы Рожера, под гардероб придется отвести целое крыло.

Не то чтобы он жаловался. Отныне у Рожера имелись пестрые наряды на все случаи жизни – отличного сукна и цветов, броскость которых зависела от характера события. Ночь, да он мог месяц не надевать одного и того же дважды! Это напоминало начало службы у Аррика, когда мастер был герцогским герольдом и оба жили во дворце. Даже сейчас, после того как вскрылась ложь тех времен, они оставались счастливейшими на его памяти.

На первых порах Рожер пытался одеваться в свое, но жены быстро положили конец произволу. Откровенно говоря, они лучше разбирались в таких вещах.

Штаны и куртка, отобранные Сиквах для неофициальной встречи с бароном, были расшиты сложным, приглушенных тонов узором, наподобие красийского ковра. Просторная рубаха была из белоснежного шелка. Рожер словно оделся в облачко.

Под ниспадающими одеждами скрывался увесистый медальон. Энджирсская королевская медаль за отвагу на толстой витой цепочке – рельефный золотой щит на фоне скрещенных копий, украшенный навершием герцога Райнбека: корона из листьев, парящая над троном, обвитым плющом. Под щитом значилось:

Но Рожер носил медальон задом наперед, и на гладкой поверхности было выгравировано еще четыре имени:

Имена тех, кто погиб, защищая Рожера. Пять имен. Пять жизней, оборвавшихся ради него. Скольких еще стоит его жалкое бытие?

Чтобы потрогать медаль, он притворился, будто возится с тесемками. На миг пальцы скользнули по прохладному металлу, и его затопило спокойствие, изгоняющее цепкую тревогу. О чем бы ни твердил мозг, сердце знало: если дотронуться до медали, не случится никакой беды.

Глупая вера, но Рожер и был по профессии дураком, так что она срабатывала.

Сиквах отвела его руки, как мать, одевающая малыша, и завязала тесемки сама. Тревога снова взяла его в клещи, и он инстинктивно потянулся к медали. Сиквах резко шлепнула по тылу кисти. Секунду жгло, потом отпустило, и рука онемела, покуда жена одергивала рубаху.

– Сиквах! – удивленно отшатнулся Рожер.

Глаза у дживах сен округлились, и она, плавно опустившись на колени, уперлась руками в пол.

– Прости, что ударила тебя, о достопочтенный муж. Если желаешь высечь меня, это твое право…

Рожер пришел в замешательство:

– Нет, я…

– Конечно, – закивала Сиквах. – Я поставлю в известность дама’тинг, чтобы она меня наказала…

– Никто никого не будет сечь! – вспылил Рожер. – Что вы за люди? Забудь и найди мне другую рубаху. Что-нибудь с пуговицами.

Едва жена отвернулась, рука метнулась к медальону и сжала его, как будто от этого зависела жизнь.

Талисман был одним из немногих секретов, которые он так и не открыл женам. Они знали имена – отца и матери; вестника, друга семьи, и двух жонглеров, у которых он ходил в подмастерьях. Досточтимых покойников.

Но те истории убийства, предательства и глупости, что скрывались за ними, он продолжал хранить в тайне.

Сиквах принесла новую рубаху: внушительное одеяние с тяжелым кружевным воротником. Она была вычурнее, чем заслуживал повод, но идеально прикрывала грудь, позволяя гладить медальон, не привлекая внимания.

Нарочно ли ее выбрала Сиквах? Когда жена оставила расстегнутой третью пуговицу сверху, Рожер понял, что она знала, и у него заныло сердце.

Все, кого он любил, умерли и оставили его в одиночестве, но что, если долг еще не выплачен полностью? Кто умрет за него следующим – Сиквах? Аманвах? Кендалл? Невыносимая мысль.

Рожер осознал, что стиснул медальон до боли в руке. Как давно он этого не делал? Месяцы. После нашествия в новолуние он уже мало чего боялся.

Но сейчас испугался. Тамос держался холодно с тех пор, как Рожер отказался от должности королевского герольда графства Лощина. Его не растрогает байка о каком-то убиенном уличном исполнителе, и он не тронет герольда своего брата.

Хуже того, Джасин мог запросто прибыть с ордером на арест Рожера или его жен. Дочь и племянница красийского вождя стали бы ценными заложницами – особенно теперь, когда красийцы напали на Лактон.

Обвинение против Джасина, выдвинутое сейчас, лишь навлекло бы на Рожера гнев герольда, а он отлично знал, как обращался с гневом Джасин Соловей. Тот впитывал его, лелеял, пестовал.

А после, стоило подумать, что все поросло быльем, на темной улице в ход пускались ножи.

Рожер поперхнулся и зашелся в кашле.

– Тебе плохо, муж мой? – спросила Сиквах. – Я сообщу дама’тинг…

– Все нормально! – Рожер отодвинулся, расправил воротник. Медальон притягивал его, но он сдержался и потянулся за скрипкой и плащом. – Только вина бы глотнуть.

– Лучше воды. – Сиквах пошла за чашкой.

Дживах больше не пытались ограничить его в спиртном, но и не одобряли этой привычки.

– Вина, – повторил Рожер.

Сиквах поклонилась и взяла нужный мех. Рожер отверг чашку, забрал мех целиком и направился к двери.

– Муж мой, когда ты вернешься? – спросила вдогонку Сиквах.

– Поздно, – ответил он и закрыл за собой дверь.

Снаружи в темном закутке стоял Колив. Дозорный кивнул Рожеру, но ничего не сказал.

– Поставь вокруг таверны побольше шарумов, – велел Рожер. – У нас появились дневные враги.

– Днем у всех есть враги, – отозвался Колив. – Мы становимся братьями только ночью.

– Проклятье, просто поставь людей! – рыкнул Рожер.