Фрагмент работы Ж.Э. Вюйара «Портрет Жанны Ланвен», Национальный музей, Париж, 1933

Старая мадам Ренуар позировала, убивая время за вязанием, а ее очень красивая дочь изображена во всем блеске, в вечернем платье, возможно, от Ланвен. Она стоит в современной ванной комнате у себя на вилле в Сен-Клу перед огромными зеркалами в рамах, украшенных гирляндами. Портреты Ланвен-Полиньяк разделены по тому же принципу: дочь изображена в праздности, а мать – в действии.

Вюйар изобразил Жанну в кабинете, за рабочим столом, в зеленом жакете, который она носила как униформу. Она выбрала порядок и аккуратность, отказавшись от сваленных в кучу обрезков ткани, разбросанных ножниц и булавок, что принято считать символом швейного дела. Вюйар, до этого изобразивший множество мужчин за письменным столом: критика-искусствоведа Дюре, промышленника Розенгарта, дипломата Бертело[660], впервые рисовал в таком антураже женщину. Без сомнения, он немного удивился, получив такой заказ. Его личные заметки о первых осмотрах кабинета на улице Фобур Сент-Оноре, сделанные 30 мая 1933 года, показывают, что он искал образ старого ремесленного ателье: «Эффект зеленого в сером; большой манекен, черное, ткани, улица; решать быстро; женщины за работой, детские воспоминания»[661]. Мать Вюйара, кстати говоря, работала в мастерской корсетов на улице Марше-Сент-Оноре в те же годы, когда Жанна только начинала.

Особенная жизнь, кипевшая в современном Доме моды Ланвен, не могла не заинтересовать художника. «Приходят и уходят (…), народ, немного суетливо, небольшой сбой», – записывает он после очередного визита через пятнадцать дней[662]. Вюйар изобразил эту постоянную тихую суету и деятельность в виде разнообразных папок и документов, разложенных позади, справа и перед кутюрье.

Холодный свет, окутывающий всю сцену, казалось, исходит от серых лакированных полок, мягко отражаясь в хромированных ручках выдвижных ящиков. Вюйар прорисовал все детали заднего фона с большой тщательностью, заботясь об общей гармонии всех оттенков цвета, это видно на эскизе. Он собрал множество маленьких набросков с деталями интерьера.

К переносу эскизов на полотно он приступил 26 июня, а 3 июля уже был готов показать начатую работу Жанне, которая, как он записал, «была очарована». Сеансы позирования на улице Фобур, 22, следовали без перебоев один-два раза в неделю, а между ними художник продолжал работу над произведением.

Видимо, картину он каждый раз уносил с собой. Заметки в его блокноте не указывают на какие-либо разговоры с Жанной. Она работала в тишине, как и сам Вюйар – маленькая собачка кутюрье, свернувшаяся калачиком у ее ног, не нарушала тишины.

В конце июля Вюйар обнаружил серьезные ошибки в пропорциях, что вынудило его заново взяться за мебель и книги на полках. На столе он нарисовал маленький бюст Мари-Бланш под стеклянным колпаком, постоянно там находившийся.

Вследствие того что Вюйар изменял мелкие детали и оттенки цвета, картина все меньше напоминала первоначальные эскизы.

Вместо широких размашистых мазков первых эскизов мы видим толстый слой краски, которая даже начала понемногу трескаться, что отмечал и сам художник в своих заметках.

«Скажите, Вюйар, вы занялись ювелирным делом?» – воскликнул Боннар, зайдя однажды к нему в мастерскую и увидев картину, перегруженную красками[663].

В последние недели работы над картиной каждый новый мазок кисти превращался в блестящий сгусток краски, скорее отвлекающий глаз, чем создающий фактурность произведения.

Глаза и руки модели напряжены. Лицо Жанны Ланвен словно скрывается за драпировкой из краски, по-прежнему ревностно оберегая свои тайны, а кабинет, залитый светом и заставленный вещами, – живое пространство мира кутюрье[664].

Руки Жанны

Портрет Вюйара стал для Жанны утверждением себя в качестве деловой женщины и символическим даром – дочери, вокруг которой вращалась вся ее жизнь. Основной эскиз остался в кабинете, а картина (сейчас она находится музее д’Орсэ) была доставлена Мари-Бланш и висела у нее на улице Барбе-де-Жуи.

Сам Вюйар рассказывал о доставке картины и сопутствующей церемонии: «10 ноября (1933): последние штрихи к “Ланвен”, визит Боннара, комплименты, в полдень доставка картины к Полиньякам, попытка повесить ее на стену в музыкальном салоне. Выглядит там слишком маленькой. Альбомы, записи в дневники, ожидая в одиночестве. Полиньяки кажутся довольными, объятия; мадам Ланвен поднимается наверх; мы уже уезжаем»[665].

Два этих портрета – Мари-Бланш и Жанны – будут висеть рядом в комнатах Мари-Бланш, несмотря на разницу в величине и форме, пока их не отдадут в национальные музеи после ее смерти согласно завещанию. Из-за скромности моделей или из-за недовольства Вюйара своей работой картины не выставлялись на ретроспективной выставке художника, проходившей в павильоне Марсан с мая по июль 1938 года, хотя там было представлено множество его портретов, написанных в период между двумя войнами.

Возможно, скромность, но в конце 1930-х годов кутюрье заказывала фотографические портреты в большом количестве, часто из серий, где она работает у себя «в торговом предприятии» или в своей гостиной, днем, вечером, часто в величавом одиночестве. Она сильно постарела. Из-за диабета ей нужно было строго следовать расписанию и делать каждый день инъекцию инсулина. Зрение ослабело, и теперь во время работы она надевала круглые очки, с оправой, заказанной у ювелира Картье, которые, как она думала, были ей до такой степени не к лицу, что она всегда их снимала и прятала, когда принимала позу для фотографии. Но иногда их все-таки можно заметить перед ней, забытые на столе. Ее длинные волосы поседели, Жанна всегда убирала их в узел на затылке, а платок вокруг головы не позволял непослушным прядям выбиваться из прически. Лицо покрылось глубокими морщинами, от этого оно казалось очень усталым, иногда – почти лишенным всякого выражения.