— Это значит «работа», — ответила она.

— Я же так и сказал! — расстроился Рейдар.

— Назовешь какие-нибудь профессии, Ловиса? — спросил я.

Она кивнула:

— Рыбак.

— Отлично, — я записал на доске. — Еще какие-нибудь?

— Работа в рыбоприемнике?

— Верно! Какие еще бывают профессии, кто знает? Только сначала руки поднимайте!

Названия полились рекой. Водители автобусов, грузовиков и погрузчиков, продавцы, капитаны, уборщицы, полицейские, пожарные. Что никто не вспомнил про учителей, хотя один из них стоял рядом, было неудивительно. У них эта работа была не в почете. Изо дня в день болтать с детьми — кому это понравится?

— А как же я? — спросил я наконец. — У меня есть профессия?

— Вы учитель! Учитель! Учитель! — закричали они.

— А если вы заболеете?

— Медсестра! Доктор! Водитель скорой помощи!

Когда на доске больше не оставалось места, я попросил их записать в тетрадях, кем бы им хотелось стать и почему, описать выбранную профессию и нарисовать картинку. Пока они выполняли задание, я подходил к ним, наблюдал и разговаривал с каждым, а потом встал у окна и посмотрел в темноту. Мысль о том, что Андреа в меня влюблена, волновала меня, приносила одновременно радость и грусть.

Я вернулся за стол, и мы принялись разбирать сделанное задание, успели чуть больше половины, когда прозвенел звонок. На следующем уроке мы продолжили, дальше занимались по учебнику, они устно отвечали на вопросы оттуда, а последние двадцать минут я читал им «Тысячу и одну ночь». Когда я достал книгу и стал читать, они расселись на ковре вокруг меня, они так всегда поступали — видимо, их научили этому классе в первом-втором, и мне это нравилось. Я словно окружал их заботой и теплом. Или, точнее, это они наполняли обыденность теплом и заботой. С пустыми глазами, как будто обращенными в себя, слушали они восточные сказки, сидя возле колодца своей души, посреди пустыни разума, и смотрели на всех этих верблюдов, шелка, летающие ковры, джиннов и разбойников, мечети и базары, страстную любовь и внезапную гибель — все это, словно мираж, вставало на синих небесах их сознания. На сумрачном и обледенелом краю света, где они жили, трудно было придумать мир более далекий от их собственного, но для них это не имело никакого значения, для них все было возможно, все разрешено.

На следующем уроке у меня был норвежский с пятым, шестым и седьмым классами.

— Приступим, — скомандовал я, войдя в класс. — Садитесь и доставайте учебники!

— Вы чего, не в духе сегодня? — спросила Хильдегюнн.

— Не тяни время, — оборвал ее я. — Давайте, доставайте учебники. Мы сегодня будем работать в парах, то есть по двое. Хильдегюнн и Андреа, сдвиньте ваши парты. Йорн и Ливе. Кай Руал и Вивиан. Живее. Почему вы всегда так копаетесь?

Они стали сдвигать парты так, как я велел. Кроме Кая Руала. Упершись локтями в столешницу, тот обхватил ладонями щеки.

— Ты тоже, Кай Руал, — сказал я, — придвинь свою парту к парте Вивиан. Вы будете вместе работать.

Он посмотрел на меня и покачал головой. И снова уставился перед собой.

— Я тебя не спрашиваю, — сказал я, — ты обязан. Давай, живо.

— Нет, — уперся он.

Я подошел к нему:

— Ты чего, не слышишь? Сдвигай парты.

— Нет, — сказал он, — не буду.

— Это еще почему? — спросил я.

Все остальные уже сдвинули парты и теперь сидели и наблюдали за нами.

— Не хочу, — сказал он.

— Давай я тебе помогу? — предложил я.

Он покачал головой.

— Вы чего, не слыхали? — огрызнулся он. — Не буду.

— Но ты должен.

Он покачал головой.

Я ухватился за его парту и приподнял ее, но Кай Руал всем весом навалился сверху. Я дернул сильнее, он, покраснев от натуги, вцепился в столешницу. Сердце у меня колотилось.

— Выполняй, что я сказал! — выпалил я.

— Нет! — рявкнул он.

Я дернул, вырвал парту у него из рук и поставил возле парты Вивиан. Кай Руал по-прежнему сидел на стуле.

— Я не пересяду! — заявил он.

Я взял его за руку, чуть выше локтя, но он вырвался.

— Давай пересаживайся! — громко сказал я. — Или мне тебя перенести? Ты этого добиваешься?

Краем глаза я видел, что из коридора за нами наблюдает Хеге.

Кай Руал не ответил.

Я обошел его стул, схватился за сиденье и собирался приподнять, когда Кай Руал вскочил, подошел к парте и взялся за нее, видимо, чтобы вернуть на прежнее место.

— Не трогай парту! — приказал я.

Лицо у него побагровело, взгляд сделался упертым и непроницаемым. Когда он, подняв парту, двинулся с ней назад, я вцепился в парту и изо всех сил дернул на себя, так что Кай Руал выпустил ее из рук.

— Хрен моржовый! Чертов говнюк! — заорал он.

Я поставил парту на пол. В венах стучала ярость. От злости на глаза навернулись слезы.

Пытаясь успокоиться, я сделал глубокий вдох, но он не помог — дрожь не отпускала.

— Иди домой, — сказал я. — Сегодня я больше не хочу тебя видеть.

— Чего-о? — переспросил он.

— Уходи.

Он вдруг всхлипнул и опустил взгляд.

— Но я же ничего не сделал? — пробормотал он.

— Уходи, — повторил я. — Видеть тебя не желаю. Шевелись. Вон отсюда.

Он поднял голову, окинул меня упрямым бешеным взглядом, медленно развернулся и вышел из класса.

— Продолжаем. — Я старался говорить спокойно. — Откройте рабочие тетради на странице сорок шесть.

Они послушались. Мимо окна прошел Кай Руал. Он глядел перед собой и якобы непринужденно размахивал руками.

Объясняя задание, я глянул в окно. Кай Руал уже дошел до последнего фонаря на территории школы. Шагал он понурившись и опустив голову. Но в своей правоте я был уверен — нельзя называть учителя хреном-моржовым-говнюком и думать, что тебе сойдет с рук.

Я сел за стол. Остаток урока я был сам не свой. Лишь бы ученики ничего не заметили.

В учительской ко мне подошла Хеге и спросила, что случилось. Я пожал плечами и ответил, что повздорил с Каем Руалом и что он обозвал меня моржовым хреном.

— Поэтому я его отправил домой. Подобное недопустимо.

— У нас на севере все проще, — сказала она. — У нас бранные слова всерьез не воспринимают.

— А я воспринимаю, — сказал я. — К тому же я у них классный руководитель.

— Да-да, — кивнула она.

Я налил себе кофе, уселся на свое обычное место и раскрыл книгу. И в эту секунду меня осенило. Он не хотел садиться с Вивиан, потому что в нее влюблен.