– Ничуть, – отозвался он.

Фу.

– Ты сожалеешь о том, что Минди взяла перерыв на год и теперь ты катаешься со мной? – задала еще один глупый вопрос, моментально пожалев об этом.

Он пристально посмотрел на меня. Он так долго и внимательно смотрел на меня, когда наши лица разделяло всего несколько сантиметров и мы оба были раздеты, что я определенно подумала, что он не ответит. Но он ответил, и его односложный ответ прозвучал так, что сказал намного больше:

– Нет.

Нет.

Хорошо.

Мы оба замолчали. Не на минуту и не на пять, судя по цифровым часам на прикроватном столике, видневшимся за его плечом.

Мягкий, но твердый орган, который, более чем вероятно, тыкался в меня, кажется, пошевелился, и, клянусь, мой клитор это почувствовал. Судя по ощущению, было примерно так же, как когда я мастурбировала. А в последний раз я делала это утром до того, как заболела, и это был для меня почти мировой рекорд.

– Иван? – осторожно спросила я.

– Хмм? – снова раздался сонный и ленивый голос.

– Ты отодвинешь свой член или это по-дружески? – попыталась пошутить я.

Он тихо засмеялся и сказал:

– Это по-дружески.

И если ощущения в моем животе говорили о разочаровании, я убедила себя, что это прежде всего только смущение из-за того, что я заползла к нему в постель.

Постреленок: Ужин с папой в ресторане Марно в 7 часов вечера.

Себ: ОК

Джоджо: Мне подходит. Мы с Джеймсом будем.

Тэйли: Звучит заманчиво.

Мама: Я приду с Беном.

Постреленок: Хорошо, мама.

Мама: Я знаю, что ты состроила гримасу, Рубелла. Не делай этого.

Мама: Я замужем. Ему это известно. Он женат. Мне это известно.

Постреленок: -_-

Мама: Я буду вести себя как паинька.

Постреленок: Обещаешь? Ты не станешь конфликтовать с ним?

Мама: Обещаю. Я не скажу ни слова.

Постреленок: Ты пообещала.

Постреленок: Джес, ты придешь, правда?

Вздохнув, я потерла тыльной стороной руки надбровную дугу. Я знала, что отец приехал несколько дней назад. Но я забыла об этом.

Или я просто предпочла не заезжать домой к Руби, где он остановился, чтобы не встречаться с ним.

Я устала после двухдневных тренировок, балета, пилатеса, тренажеров, бега и работы. Поскольку до наших первых соревнований оставалось всего две недели, то времени было в обрез. Мы выбились из сил, и я была чертовски напряжена. Это продолжалось более двух с половиной последних месяцев. Поэтому, после того как я выздоровела и Иван наконец «разрешил» мне уехать домой, мы сразу приступили к постановке хореографии для нашей короткой программы и произвольного катания. Мы также решили не заморачиваться на обычном показательном выступлении, которое готовят большинство пар для торжеств, проходящих после основных соревнований. Мы с Иваном решили, что наша троица – включая тренера Ли – сможет что-нибудь придумать.

Мы все ухмыльнулись, когда он решил выбрать музыку для этого выступления.

И хотя отработка хореографии была прежде всего делом утомительным, мне было даже тяжелее, чем Ивану. Правда, я не говорила ему об этом и ничем не выдавала себя. Потому что должна была делать то, что делала с самого начала. Мне приходилось тренироваться в пятьсот раз больше, когда у меня не было тренера и хореографа.

Если кому-то из них и казалось странным, что я принесла свою собственную камеру и штатив, чтобы снимать тренировки, то они ничего не сказали. Тренер Ли уже установила свою камеру, чтобы разобрать по косточкам то, что нельзя было уловить глазом. Мои глаза нуждались в камере потому, что ночью в своей комнате или в гостиной я отслеживала все движения и элементы. И всю неделю я приглашала маму или Джоджо, чтобы они чуть ли, блин, не среди ночи – от десяти вечера до полуночи – приходили со мной в КЛ, смотрели и поправляли меня, пока я повторяла программу по многу раз, заставляя свои мышцы запомнить ее.

Почти целый месяц я шесть дней в неделю спала всего по три часа.

Это был ад. Я была вымотана. Я была в ужасном настроении.

Но мне грех было жаловаться, и я не жаловалась. Несмотря на то, что перед тренировкой была вынуждена накладывать макияж, чтобы круги под глазами были не так заметны.

Но я пережила июнь и дожила до июля.

И я пережила напряженный июль и дожила до августа, а потом до сентября, когда наши движения стали отточенными, отработанными, благодаря повторению и неимоверному терпению.

Итак…

Мы продолжали.

В субботние вечера я проводила время в кругу семьи, ко мне обычно присоединялся Иван, если только один из его «малышей» не был болен. И в те редкие дни, когда кто-то из них чувствовал себя неважно, я приезжала к нему в воскресенье, и мы тусовались возле его дома и водили животных на прогулку или смотрели телевизор на его большом, удобном диване. И дважды я привозила с собой Джесси и Бенни, и это было просто здорово, несмотря на то, что Лейси, возможно, вела себя несколько нахально, бросая на меня косые взгляды, которые выводили меня из себя, но она любила детей.

Я работала. Я занималась. Я тренировалась. Я занималась балетом с Иваном и без него. Я занималась пилатесом без него, иногда вместе с мамой. Я совершала пробежки, иногда вместе с Джоджо. Несколько раз я занималась скалолазанием вместе с Тэйли. От случая к случаю на ужин приезжали Руби с Аароном.

Каждая минута моей жизни была на учете. Она была отмерена, распланирована и потрачена еще до того, как начинался день.

Но мне это нравилось. Для меня это было важно. Я была крайне ограничена во времени и ценила каждую минуту, которая была мне так необходима.

У меня все получалось. Я была счастлива. Как никогда.

Поэтому я не испытывала никакого желания или потребности увидеться со своим отцом.

Но…

– Отчего у тебя такое лицо? – спросил Иван, зайдя в гимнастический зал и бросив сумку рядом с моей. Здесь мы собирались тренироваться после обеда, стараясь отработать выброс в четыре оборота, потому что, черт побери, почему бы и нет? Когда тренер Ли впервые отметила, с какой легкостью мы стали делать выброс в три оборота, я спросила, что она думает насчет того, что мы могли бы очень легко добавить к нашей комбинации еще один оборот. Но отработать этот элемент мы могли только в гимнастическом зале, не боясь того, чтобы я не раскроила о лед свою дурацкую башку. Видимо, благодаря пройденному мной медицинскому осмотру, они узнали, что у меня за всю мою жизнь уже было пять сотрясений мозга, и были вынуждены постараться избежать еще одного. Я тогда предложила надеть мотоциклетный шлем, но в ответ получила лишь два непонимающих взгляда.