на складах с горючим. До ближайшего прилёта самолёта у нас ещё остаётся семнадцать бочек авиационного бензина, семь бочек бензина для автомобиля и электростанции и полторы бочки керосину.

25 сентября

Солнце скрылось, оставив над горизонтом тонкую, похожую на свежий шрам багровую полосу. На фоне сумеречного неба чётко вырисовываются силуэты торосов, окруживших со всех сторон нашу льдину.

Вспыхнула, загорелась зеленоватым светом первая звезда. Она – как светофор, открывающий дорогу ночи.

В обволакивающей темноте постепенно исчезают палатки, домики, сугробы. Стало условным понятие «день», как когда-то было понятие «ночь»… Всё чаще в вахтенном журнале появляется запись: «Сегодня была пурга…» А затем следует подробное описание, как неистово гудел ветер, заметая всё вокруг, как дежурный, проваливаясь в снег, совершал свой обход, оберегая покой спящих товарищей.

Ночь наступила. То и дело мелькают светляки фонариков. На площадке метеорологов вспыхнула фара, освещая приборы, а когда она вдруг потухла, мрак вокруг становится ещё непроглядней. Только по снегу прыгает шустрый зайчик: Малков возвращается в палатку, закончив «срок».

Из палатки гидрологов время от времени раскатывается дробью мотор лебёдки. Снова наступает тишина, глубокая, торжественная. Я напряжённо вслушиваюсь, но ничто не нарушает этого необычайного полярного молчания.

Порой налетит ветер, промчится между палатками, поднимая облачка снежной пыли, и исчезнет в торосах.

Один за другим тухнут жёлтые круги иллюминаторов. Лагерь засыпает.

Мерцает звёзд остывший хоровод.

А где-то по соседству, рядом с нами

По времени потрескивает лёд

Отрывисто-короткими хлопками.

Насупилась зубчатая стена

Истерзанного сжатиями пака.

И мертвенно-спокойна тишина,

Как тишина в бою перед атакой.

Всё замерло, пока не грянул бой

Во мгле непроницаемой тумана.

И дремлют под бронёю ледяной

Бездонные пучины океана.

27 сентября

Пурга разыгралась не на шутку. На земле этой силы было бы достаточно, чтобы сорвать крышу, вырвать с корнем дерево, но здесь на пути её стоят только торосы да маленькие лагерные строения. Ветер обрушивается на палатку, и порой кажется, что она вот-вот взлетит на воздух. На выходе из палатки меня встречает упругая стена воздуха. Слепящие потоки снега бьют в лицо. Приходится добираться до кают-компании ползком – по-пластунски. Обычно короткий путь превращается в целое путешествие. Не обошлось и без комических эпизодов. Миша Комаров высунул голову из палатки, а ветер сорвал с неё малахай и понёс по снегу. Комаров бросился догонять шапку, но, так как бегать со скоростью 22 метра в секунду он ещё не научился, пришлось ему возвращаться ни с чем.

Малков, весь в снегу, пришёл в кают-компанию расстроенный: в метеорологических будках образовались настоящие сугробы, а минимальный и максимальный термометры, лежащие на снегу, найти не удалось – занесло.

– Уж я их искал, искал, всё пространство вокруг лопатой перекопал, – говорит он сокрушённо. – Может быть, после пурги ещё раз поискать?

– Ах, лопатой! Так их, пожалуй, теперь и искать не стоит, – иронически-сочувственно замечает Матвейчук.

Нас гонит на юг (так как полюс остался позади, мы снова обрели стороны света), в сторону Гренландии. Но точнее наше местонахождение пока неизвестно: координаты станции всё ещё не удаётся определить. Теперь уже незачем подходить к карте, на которую легла изломанная линия нашего дрейфа. Вычерченная красной тушью, она то резко отклоняется на север, то на восток, то на запад, то снова возвращает нас к тому месту, где мы были месяц назад.

28 сентября

Пурга стихла. Но как неузнаваем стал облик лагеря! Высокие снежные барьеры перегородили льдину вдоль и поперёк, ушли в снег палатки. Снежная пыль пробралась даже в плотно закрытые ящики. Замело рабочие площадки, засыпало грузы – их не спасли ни брезенты, ни высокие стеллажи. Нашу палатку-склад забило снегом так, что вой- ти в неё, не проделав предварительно туннеля, невозможно.

Пургой и её последствиями доволен, кажется, только один кинооператор Евгений Яцун, сетующий на отсутствие «настоящих трудностей».

Пурга прибавила нам работы, которой и без неё хватало на двадцать четыре часа в сутки. Воспользовавшись погодой, Михаил Комаров с утра поехал укатывать аэродром и, возвратившись к вечеру, с величайшим удивлением узнал о своём дне рождения: жена, мать и дочери прислали поздравительную телеграмму. Это очень похоже на Мишу: за работой он забывает обо всём на свете.

Участившиеся пурги и быстро сгущающаяся темнота заставили нас поспешить с установкой телефонной линии от кают-компании к палатке Змачинского и Кучуберия – она стоит несколько на отшибе. Линию протянули на высоких кольях, и теперь геофизики в случае необходимости могут не только позвонить, но и легко по проводу в темноте отыскать дорогу к кают-компании. В течение первого дня телефон у геофизиков звонил не переставая, и всегда сдержанный и корректный Змачинский в конце концов стал весьма нелюбезно отвечать шутникам. Однако эта забава скоро потеряла свою новизну, телефон замолк, абоненты успокоились.

Меня снова вызвали к Шамонтьеву. Болезнь никак не оставляет его, и хмурое, осунувшееся лицо Володи говорит, как тяжело переживает он – и не столько болезнь, сколько необходимость скорого отъезда. Грустным взглядом обводит он полки лаборатории, в работу которой вложено много труда и энергии, жёлтые цилиндры вертушек, на лентах которых он прочитывал тайны течений.

30 сентября

Очередная снегомерная съёмка. Путь оказывается лёгким только первую 1000 метров. Дальше снег становится рыхлее, глубже, и нам всё чаще и чаще приходится останавливаться на отдых. Сумрачное небо, местами серое с бледно-розовыми мазками последних солнечных лучей, на востоке густо-синее, словно земная тень уже улеглась на небосвод. Через широкие трещины, в которых ещё недавно плескалась чёрная, маслянистая, словно мёртвая вода с медленно кружащимися обломками льдин, мороз перекинул прочные ледяные мосты. Заметённые снегом торосы потеряли свои резкие контуры. С севера приполз туман, и через несколько минут лагерь скрылся с глаз. Только время от времени, нарушая тишину, доносится со стороны аэродрома пыхтение трактора.

Мы возвращаемся к самому началу партийного собрания, посвящённого предстоящей осенней операции по снабжению станции всем необходимым. Решено создать специальную группу по приёму грузов, наметить предварительно места для новых складов оборудования и продовольствия. Курко ратует за экономию электричества. У каждого есть в запасе предложение. Так как расход газа с приходом зимы возрос почти вдвое – одного баллона хватает теперь лишь на семь-восемь дней, – до прилёта самолётов введён строгий лимит.

После серьёзного собрания мы рассаживаемся за столы, чтобы поднять тосты в честь очередного новорождённого – Ольгерда Змачинского. Эта традиция всегда строго сохраняется.

1 октября