Их встретили двое усталых, но трезвых сержантов и один робот, который должен был помочь с выгрузкой. Вопросов не задавали. Один из сержантов отвел партизан в предназначенное им подвальное помещение. Похоже, придется привыкать к катакомбной жизни, раз уж пока небо и космос принадлежат противнику.

Кампус после недавних обстрелов и эвакуации был почти безлюдным, и никто не мешал им заниматься. И вот после многих часов тренировок и полетов «во сне и наяву» бойцы сидели за столом в своем подвале, выжатые как лимоны или как привычные для местных лаймы.

Время приближалось к полуночи. Это было их личное время, но Рихтер запретил засиживаться. Надо было хотя бы три часа поспать перед боем.

Вернувшись из закутка, где стояло кресло для входа в симулятор, Максим застал весь костяк отряда сидящими за столом. Из-за стенки раздавался могучий храп остальных. Сам он восхищался людьми, которые могут спать в такое время. Ему самому было неспокойно. Не до бессонницы, конечно, но просто тревожно.

Почему-то, увидев их застолье, он вспомнил разговор с Иваном.

«Мы не знаем, в который раз мы здесь, – говорил тогда хакер. – Не знаем, возникли ли мы из первичных атомов, появившихся в ходе инфляции в зарождающейся Вселенной. Ведь даже в космосе есть инфляция, а значит, рыночные отношения вечны и божественны, ха-ха. А может, нас придумали мозги Больцмана, зародившиеся в вакууме. Или мы живем в симуляции, запущенной школьником из иного мира. Но это не имеет значения. Потому что здесь, в этом мире, мы реальны. И это наш мир, за который мы будем бороться».

Макс вспомнил, что этот тяжело больной человек с нелегкой судьбой и завиральными идеями уже отдал жизнь за будущее, до которого еще черт знает сколько миль по бездорожью. Нельзя было его подвести, оплошать, сломаться…

Рихтер выбросил всё из головы и еще раз посмотрел на своих товарищей. Кто-то подал ему стаканчик, где оказался коньяк. Чертовы суеверные алкоголики, подумал он.

– Prosit! – Максим пригубил свой напиток. – За ваше здоровье!

Закуска была очень скромной – нельзя было объедаться, а выпивка – еще более умеренной. Все пили разное. Ян Виссер, который, как и Иван, предпочитал пиво, хоть и безалкогольное, сейчас сидел с бокалом кислотного цвета дряни. Своей тощей фигурой похожий издалека на погибшего приднестровца троцкист-эколог предпочитал овощные смузи и фреши, которые отжимал сам. Иногда ему было трудно найти для этих «похудательных смузей» свежий сельдерей. Он не был веганом, только употребляющим рыбу вегетарианцем, который мог при необходимости съесть и небольшое количество мяса. Но поездка в мясном фургоне пришлась ему не по вкусу. «Я могу есть плоть убитых млекопитающих. Потому что знаю, что сельское хозяйство и транспорт убивают куда больше. Но я жду того дня, когда смогу не убивать в процессе своей жизни ни одно существо».

«И как он это представляет? – думал Рихтер. – Санатории для коров? Безопасные коридоры для пролета комаров? Предупреждающие знаки для грибков и бактерий, а то не дай бог им повредит наша иммунная система? А дикую природу он тоже хочет перевоспитать?».

Но, как всегда, военспец смолчал. Он помнил, какой шум поднялся, когда ученые компании Monsun по заказу все той же «Happy farm» создали «не страдающих животных», не испытывающих страха и боли, почти неразумных, хотя способных питаться и набирать вес.

«Животные-зомби», – окрестили их в Сети, и гвалт поднялся такой, что компания понесла миллионные убытки и к проблеме подключились власти. Общественному мнению проще оказалось принять искусственное мясо из чанов и пробирок, чем такое.

– Ты что, хочешь сбросить вес? – скептически спросил, оглядев тощую фигуру голландца, Хуан, один из мексиканцев-новичков, который раньше был сборщиком ананасов на плантации и поэтому находился в неплохой физической форме.

– Нет, поддерживаю здоровье. Надеюсь прожить долго.

– Оптимист, блин, – хохотнул Диего.

– Кстати, Ян, дружище, в атаку ты не пойдешь, – произнес Максим то, что уже давно должен был ему сказать.

– Как это не пойду, командир? – голландец явно приуныл. – Почему?

– Сильвио написал мне в последний момент, что твой пост здесь. Ты останешься и будешь для нас запасным командным пунктом, если с ТЦ «Койот» что-то случится. Но тебе будет не менее жарко. Похоже, ты будешь на подхвате на случай проблем со связью. Будешь координатором. И все мы под прицелом спутников, ты не забыл? Да и любые вылазки корпов не исключены. Не бойся, без риска не останешься.

– Ну, тогда о’кей. Я уже заметил, что девяносто пять процентов этой войны проходит за экранами мониторов.

– Что такое мониторы, амигос? – спросил их Диего, панибратски кладя руки обоим на плечи. – Старинные сторожевые корабли?

– Не. Это выражение такое. Обозначало экран, когда тот еще был материальным, в виде ящика, и стоял на столе. На ножках. – Виссер и сам такие мониторы не застал.

– Во как. Ну, буду знать.

– А вы знаете, в чем ценность этой башни? – Ян обвел взглядом каждого, но ответа не добился.

– Ладно, поясню. Вы в курсе, что находится на «минусовых» этажах Пирамиды?

– И что же? – спросил Рихтер.

– Как, тебе разве большие боссы не сказали, Макс? – удивился бывший дизайнер. – Там внизу в Тлачи второй по объему дата-центр в Западном полушарии.

– По объему данных или по физическому размеру?

– По объему данных. Никто не знает, сколько там эксабайтов. Но и по размеру оно не маленькое. В серверном зале, говорят, чуть ли не рельсы проложены, а то устанешь ходить. Говорят, подвальные помещения выходят за пределы зоны, которую занимает надземная часть небоскреба.

– Понятно, – кивнул военспец. – А самый крупный центр где?

– В США, Сиракьюз, штат Нью-Йорк, – улыбнулся голландец. – Хоть и говорят, что сейчас все технологии и данные распределены, но ключевые ниточки из рук выпускать америкосы никогда не любили, – слово это он явно почерпнул из лексикона Гаврилы. – Я бы сказал, где ключевые центры Восточного полушария, но вы и сами знаете.

– В материковом Китае, – ответил Рихтер наугад.

И, как оказалось, угадал.

Атака была назначена на «3:55 AM».

В четыре утра будет еще темно. И когда они долетят до даун-тауна, солнце еще не покажется из-за горизонта.

С помощью камеры, установленной в трехстах метрах от линии фронта, Рихтер рассматривал укрепрайон Куаутемок, вглядываясь в каждое окно и каждый выступ стены. Если бы Пирамида стояла в чистом поле, было бы легче. А здесь каждый дом может таить любые сюрпризы.

Уцелевшие окна были абсолютно непрозрачны и через «линзы» казались матовыми, а разбитые и отсутствующие будто залила чернильная тьма. Военспец почувствовал неприятный холодок. Силуэт башни выступал из полумрака, как огромный термитник. Она возвышалась над городом ─ гигантский памятник тщеславию, покруче, чем Вавилонская башня.