Любо, братцы, любо… —

ахнули хором сидящие у костра, и я видел обнявшиеся руки и вдохновенно-отстраненные лица…

А жена поплачет —

выйдет за другого,

За мово товарища – забудет про меня…

Жалко только волюшки

Во широком полюшке,

Жалко сабли вострой – да буланого коня… —

уже как-то запредельно звенел весенним громом голос Кристины, и ему откликались остальные:

Любо, братцы, любо…

Кудри мои русые,

очи мои светлые

Травами, бурьяном да полынью зарастут!

Кости мои белые,

Сердце мое смелое

Коршуны да вороны по степи разнесут…

Любо, братцы, любо…

– Эй-й, любо-о-о!.. – последней отчаянной струной лопнул в наступившей тишине голос Кристины, и она почти упала рядом с Севером, который обнял ее и, притянув к себе, постарался словно бы укрыть со всех сторон…

А мне вдруг вспомнился палаш, упавший поперек тропы передо мною… Но уже в следующий миг я увидел, как Танюшка, чуть приподнявшись с места, ищет меня взглядом.

И я вышел из темноты – к ней.

* * *

Скелеты лежали в одном и том же положении – как «указатель Флинта» из «Острова сокровищ», протянув вскинутые над головой руки в море. Их было не меньше десятка, но легкий ветерок доносил отвратительный запах гниения – с левого края лежало уже здорово разложившееся, но еще целое тело. Неясно – чье. Нам не очень хотелось подходить.

Тезис, Франсуа и я стояли чуть выше скального выступа, «украшенного» скелетами, и разглядывали высящийся в полукилометре от берега остров.

Он напоминал крепость с башней, только все это было естественным. Светло-желтое полукольцо пляжа, естественный вал, естественная скала-башня… Даже отсюда было видно, как на «валу» ходят люди, а на «башне» развевается знамя.

По проливу в сторону берега двигалась лодка. С нее нас не видели – мы вышли из-за поворота тропинки и двигались на фоне скалы. Остальные ребята наших отрядов вообще были за километр отсюда в удобной рощице.

– А что, если попробовать взять «языка»? – предложил Тезис. – Сколько их в лодке?

– Вроде бы трое, – вгляделся Франсуа. – Справимся… Ты как, Олег?

Я молча поднял руку в знак согласия…

…Когда мы добрались до кустов, росших на границе пляжа, лодка уже подгребала вплотную. Это была если и самоделка, то очень умелая. Двое – они сидели спинами к нам, видны были только голые плечи, черные от загара, и торчащие во все стороны вихры, у одного светло-русые, у другого темные, – гребли. Третий – в коже – устроился на корме, положив на высоко поднятое колено арбалет. Неловко положив – случайно выстрелит, и кто-нибудь из его друзей словит болт в лоб…

Я тихо вздохнул. Мне было так себе – гадко, если честно. Трое минус два – останется один, и того мы будем допрашивать, а потом – все ясно… Вот б…ство, вечная проблема: «носители Зла» внешне и каждый по отдельности могут быть вполне нормальными людьми, даже симпатичными…

Просто ненавидеть «их». Куда труднее – конкретно «его».

В то же время я знал, что не замешкаюсь и не дрогну, убивая. И это тоже было мерзко.

Лодка вошла в полосу невысокого прибоя. Гребцы перестали работать веслами и неловко вывалились через борта в воду.

– Так, – сказал Тезис.

Они двигались неловко, потому что на левой ноге выше щиколотки и у того, и у другого сидела деревянная колодка, из-за которой приходилось подволакивать ногу и вообще ступать как-то боком, еле-еле. Напрягаясь, мальчишки вытащили лодку на берег, и только тогда тот, с арбалетом, соскочил на песок, придерживая шпагу. Бросил закованным две большие сумки и махнул рукой по берегу, что-то сказав по-итальянски. Они побрели в разные стороны, а арбалетчик уселся на носу лодки и, отложив оружие, достал откуда-то со дна какую-то еду, начал со вкусом лопать. Нас разделяло метров десять – мало, но вполне достаточно, чтобы он успел схватить оружие и выстрелить. И слишком, пожалуй, много, чтобы я сумел точно попасть ножом…

Двое… рабов (мне понадобилось усилие, чтобы даже мысленно назвать мальчишек этим древним словом) занимались тем, что драли мидии с прибрежных камней, собирая их в кожаные мешки. Когда темноволосый свернул было за скалу, надсмотрщик, лениво подняв арбалет, выстрелил в ту сторону – стрела свистнула над плечом парнишки, и он съежился, подавшись назад.

А Тезис бросился вперед. Сразу же, с остервенелым лицом. Я видел, как надсмотрщик схватился за арбалет, бросил его, выдернул шпагу… Ни о каком поединке тут не могло быть и речи. Пока Тезис рубился с ним, я, подскочив сбоку, подсек ему левую ногу. Раненый невольно взмахнул руками; Франсуа размашистым, свирепым ударом сабли снес ему правую руку над локтем, а через секунду Тезис, пинком в грудь повалив искалеченного надсмотрщика, приколол его к песку яростным отвесным ударом. И, вырвав клинок из судорожно содрогающегося тела, следующим взмахом отсек еще живому парню голову.

С разных концов пляжа, выпрямившись, на нас изумленно смотрели рабы.

Нет. Теперь – свободные.

* * *

Хорошо, что с нами не было девчонок – выслушав Збышека и Светана, они бы начали требовать немедленного штурма. Ну, если честно, я и сам с трудом удерживался от такого шага.

Пятнадцатилетний варшавянин Збышек пробыл в рабстве всего два месяца, но за это время его довели до чудовищного состояния. Сейчас он пребывал в истерике – плакал навзрыд, трясся, не воспринимал обращенных к нему вопросов и не мог остановиться, несмотря на то, что Богуш не отходил от соотечественника. Черногорец Светан был младше на год, в рабстве находился больше года, но сохранил трезвый рассудок, ненависть к «хозяевам» и даже определенное достоинство. Вот именно из-за этого достоинства ему и доставалось – вся спина у мальчишки была покрыта следами палки, свежими и старыми. Я не мог отвести от них глаз, хотя понимал, что это невежливо. Сидел и думал, что стал бы делать, ударь кто-нибудь меня палкой, как собаку.

Ничего не придумывалось. Я просто не мог себе этого представить.

Пока наши сшибали с освобожденных ребят колодки, заклиненные разбухшими затычками, Светан отвечал на наши вопросы.

У Нори Пирелли сейчас осталось восемнадцать бойцов – считая его самого. Плюс одиннадцать «его» девчонок. Рабов на острове сорок шесть… теперь сорок четыре, а будет еще меньше, потому что за побег каждого троих скармливают акулам, которые приважены к северной оконечности острова. Остальных выводят смотреть… Если кого-то ловят при побеге – его варят в кипящем ручье, такой есть в пещерах. Варят по частям – начиная от ступней.

Слушать не очень хотелось. Но мы слушали. Светан говорил, говорил… Много. Больше, чем нам хотелось бы слышать. Я бы не поверил в то, что он рассказывал, если бы не видел, как быстро и равнодушно выстрелил надсмотрщик в Светана из арбалета.