Клейтон чуть откинулся и сильным толчком врезался в тесныедевственные глубины. Слепящая боль, казалось, разорвала ее надвое, из горлаУитни вырвался пронзительный вопль; Почти теряя сознание, она закрыла лицоруками, выгнула спину, пытаясь избавиться от чего-то раскаленного стального,пронзившего ее, и, как сквозь сон, услышала свирепое проклятие, сорвавшееся сгуб Клейтона.

Он отпрянул, и Уитни застыла, готовая забиться в истерике,пытаясь собраться с силами и приготовиться к новой агонизирующей боли, котораяпридет, как только он вновь вонзится в нее.

Но боли все не было: Клейтон не шевелился. Руки Уитнибессильно опустились. Сквозь застилающую глаза дымку слез она видела его надсобой. Голова Клейтона была откинута, глаза закрыты, лицо превратилось в маскумучительного страдания.

Глядя в это потрясенное лицо, Уитни не чувствовала, что еетело сотрясается от подавленных рыданий, пока усилия сдержать слезы не сталислишком невыносимым бременем. Она жаждала утешений, прикосновения теплых рук ибезрассудно неразумно искала нежности у своего палача. Дрожа всем телом, всхлипываяи задыхаясь, Уитни протянула руки к Клейтону, обняла и притянула к себе.

Клейтон с трепетной нежностью сжал ее в объятиях и легрядом. Уитни без единого слова уткнулась лицом в его голую грудь и зарыдала,выплакивая обиду и боль, захлебываясь от слез, сотрясавших ее с ужасной силой,и Клейтон испугался, что ее сердце может не выдержать. Он лежал, прижимая ксебе это оскверненное, обнаженное тело, гладя смятый шелк ее волос, терзая себяэтими душераздирающими всхлипами, горячими потоками слез, катившихся по еещекам и падавших на его грудь.

— Я… я сказала Полу, что не в-выйду за него замуж, —запинаясь, прорыдала Уитни. — С-сплетни… это не моя вина.

— Дело не в этом, малышка, — шепнул Клейтон прерывающимся отволнения голосом. — Я бы никогда не сделал с тобой такого лишь из-за каких-тосплетен.

— Тогда… за что? — выдавила она. Клейтон глубоко, прерывистовздохнул:

— Я думал, ты была близка с ним. И с другими тоже.

Ручьи слез мгновенно пересохли. Прижав простыню к груди,девушка приподнялась и окинула Клейтона презрительным взглядом.

— Так вот оно что! И ты поверил! — прошипела она и,вырвавшись из его объятий, повернулась лицом к стене.

Ужас и растерянность, овладевшие ею еще в экипаже,испарились, а вместе с ними и уверенность в его любви. Беспощадная истинаосенила ее, а вместе с прозрением пришло чувство омерзительно-тошнотворногостыда. Только сейчас Уитни поняла, что Клейтон сделал это, чтобы унизить ее: егочудовищная гордость требовала бесчеловечной мести за некое воображаемоепреступление.

Тошнота подступила к горлу, едва девушка осознала, чтоотдалась ему без борьбы. Клейтон не обманывал ее, Уитни сама себя обманула. Ине украл девственность — она сама подарила ее ему. Подарила.

Охваченная стыдом и отвращением к себе, Уитни попыталасьспрятаться под тяжелыми одеялами, чтобы прикрыть наготу.

Клейтон заметил это и осторожно натянул одеяла на прелестноетрепещущее тело. Слишком поздно он понял, что в довершение к бесчеловечномупоступку еще и оскорбил девушку, и поспешно положил руку на худенькое плечо,пытаясь повернуть ее к себе.

— Пожалуйста, позволь мне все объяснить, — попросил он. — Ядумал…

Но Уитни с омерзением сбросила его руку.

— Я бы не прочь узнать правду! Но вам для этого придетсяприслать мне подробное письмо, потому что, если вы когда-нибудь приблизитесь комне или к кому-то из моей семьи, клянусь, я убью вас!

Зловещая суть этой угрозы, однако, была несколько смягченаприглушенными всхлипываниями, которые продолжались, казалось, бесконечно, покаона, окончательно измучившись, не уснула тяжелым сном.

Его светлость, Клейтон Роберт Уэстморленд, герцог Клеймор,потомок пяти поколений аристократов, владелец огромных поместий и богатств,превосходящих всякое воображение, лежал рядом с единственной женщиной, которуюкогда-либо любил, не в силах ни утешить, ни вернуть ее.

Он мрачно уставился в потолок, а перед глазами все времявозникала Уитни, такая, какой он видел ее всего несколько часов назад,оживленная, жизнерадостная, дирижирующая веселыми «музыкантами».

Как он мог сделать это с ней, ведь больше всего на свете емухотелось оберегать, лелеять и баловать Уитни? Вместо этого он холодно ибезжалостно взял ее невинность, но при этом потерял гораздо больше: туединственную, кем сильнее всего на свете хотел обладать, — упрямую, своевольнуюкрасавицу, спящую сейчас рядом. Ту, что возненавидела его навсегда.

Он вспоминал все те грубые, вульгарные слова, которые сказалей в экипаже и в этой комнате. Каждое унизительное слово, каждое прикосновение,ранившее ее, упорно всплывали в мозгу, причиняя несказанные мучения, но оннаказывал себя, снова и снова воскрешая в памяти омерзительные детали всего,что произошло.

Уже ближе к рассвету Уитни повернулась на спину. Клейтоннаклонился над ней, нежно отвел со щеки темно-рыжий локон и снова лег,неотрывно глядя на спящую девушку, потому что знал: Уитни в последний разнаходится так близко.

Она проснулась на следующее утро, разбуженная неприятнымощущением между бедер и легкой болью во всем теле. Ресницы слегка затрепетали,и девушка перевернулась на спину, не поняв в первые минуты, где находится, иобводя сонными полузакрытыми глазами комнату.

Она лежала в гигантской постели, стоявшей на возвышении.Просторная комната казалась раз в десять больше спальни у нее дома и былавеликолепно обставлена. Левая стена целиком из стекла, а напротив располагалсямраморный камин, такой большой, что она могла стать в нем почти в полный рост.Остальные две стены были отделаны широкими панелями из розового дерева сбогатой резьбой и увешаны великолепными гобеленами. Уитни устало прикрыла глазаи снова погрузилась в дремоту. Как странно, что она спит в комнате, которая,судя по обстановке, явно принадлежит мужчине!

И тут глаза ее широко раскрылись, и девушка, подскочив, селана постели его комнаты! Его комнаты!

Кто-то открыл дверь, и Уитни съежилась, прижимая к грудишелковую простыню. Вошла рыжеволосая горничная небольшого роста, которую Уитнивидела вчера на балконе. Она внесла починенное платье и сорочку, которыебережно повесила стул, и уже повернулась, чтобы выйти, но заметила жавшуюся кподушке Уитни.

— Доброе утро, мисс, — поздоровалась горничная, подходяближе, и Уитни с горечью отметила, что та ничуть не удивилась, обнаружив голуюженщину в постели хозяина, очевидно, в этом не было ничего необычного. — Менязовут Мэри, — объяснила горничная с мягким ирландским акцентом, вручая Уитнипеньюар. — Могу я помочь вам?