– А ведь весьма на то похоже. – Роберте продолжал разглядывать Себастьяна; его темное худое лицо ровно ничего не выражало. – Они вас купили. Более того… – Его голос зазвучал резко и агрессивно. – Они бы не стали этого делать, не будь у вас реального шанса вывести оттуда Анарха.

– Это решала Энн Фишер, – возразил Себастьян. – Я хотел ее убить, даже прицелился, и она вот так откупилась. Я взял ее для страховки с собой, я даже…

– Авам не приходило в голову, – спросил Рэй Роберте, – что это и есть единственная причина, почему они забрали вашу жену в Библиотеку? Чтобы она была заложницей. Чтобы обезвредить вас.

– У меня был выбор, – неуверенно сказал Себастьян, – между…

– Они видели вас насквозь, – сказал Рэй Роберте испепеляющим голосом. – У них есть там психологи, и они заранее знали, на какую сделку вы пойдете. Энн Фишер не боится смерти. Все это было чистым притворством, она не покупала себе свободу, а уводила вас от Анарха. Если бы Энн Фишер действительно вас боялась, ее бы там и в помине не было.

– Возможно, вы и правы, – неохотно сказал Себастьян.

– Вам удалось увидеть Анарха? Он точно жив?

– Да, – кивнул Себастьян.

На нем словно собиралась вся влага из атмосферы; она катилась по его спине, подмышки взмокли. Он буквально чувствовал, как поры его кожи пытаются – и никак не могут – вобрать ее в себя. Слишком уж ее было много.

– И над ним работали искоры?

– Рядом с ним… рядом с ним действительно были искоры. Да.

– Понимаете, – сказал Рэй Робертс, – вы же изменили историю человечества. Или, точнее говоря, вы ее не изменили. У вас был прекрасный шанс, но вы им не воспользовались. Вас могли бы навсегда запомнить как владельца витария, который оживил, а затем и спас Анарха; вас никогда бы не забыли ни юдиты, ни вся страна и планета. Под религиозные верования была бы подведена принципиально новая основа. Веру сменила бы полная уверенность, появилось бы новое Писание.

В голосе Рэя Робертса не было ни малейших признаков гнева; он говорил совершенно спокойно, просто излагал очевидные факты. Факты, которые Себастьян никак не мог оспорить.

– Скажи ему, – сказала Себастьяну стоявшая сзади Лотта, дергая его за рукав, – что ты попробуешь еще раз.

Ее рука ободряюще погладила его по плечу.

– Я могу сходить туда еще раз, – предложил Себастьян.

– Мы послали вас, – сказал Робертс, – в порядке компромисса с Джакометти; он хотел избежать насилия. Теперь, когда это соглашение не дало результатов, мы вправе послать туда наших зилотов. Но только… – Он на секунду смолк. – Скорее всего, им достанется труп. Библиотека тут же заметит, что в дело вступили Сыны, стоит им войти в здание. На это указал мне прошлой ночью Джакометти. Но у нас просто нет иного выхода. Вести с Библиотекой переговоры попросту невозможно; мы не сможем ни дать, ни обещать ничего такого, что подвигнет их освободить Анарха. Здесь ситуация совсем не та, как с миссис Гермес.

– Ну что ж, – вздохнул Себастьян, – было очень приятно с вами побеседовать. Я рад, что вы описали мне, как выглядит ситуация. Спасибо за…

Экран померк. Рэй Робертс положил трубку. Даже не поздоровавшись.

Какое–то время Себастьян сидел с трубкой в руке, а потом аккуратно, осторожно положил ее на рычаг. За время беседы он словно постарел на пятьдесят лет – и устал не меньше, чем за сто лет непрерывной работы.

Так прошло несколько минут.

– Знаешь, – повернулся он к Лотте, – первое, что чувствуешь, очнувшись в гробу, это странную усталость. Голова у тебя пустая, тело ничего не делает. Затем появляется мысль, желание; что–то хочется сказать, что–то хочется сделать. Ты хочешь бороться, выбраться наружу. Но твое тело все еще тебе не подчиняется; ты не можешь говорить, не можешь двигаться. И так продолжается… – он секунду подумал, – примерно двое суток.

– Это было очень страшно?

– Это худшее, что я когда–либо пережил. Много хуже, чем умирание.

«И примерно то же самое, – подумал он, – чувствую я и сейчас».

– Может, принести тебе что–нибудь? – спросила Лотта. – Подогреть согума?

– Нет, – покачал головой Себастьян. – Спасибо.

Он встал и подошел к окну, выходившему на улицу. «Робертс прав, – говорил он себе. – Я мог изменить историю человечества. Но я поставил выше свою личную жизнь – в непоправимый ущерб всем остальным и особенно юдитам. Я не дал образоваться новому базису мировой теологии. Рэй Робертс абсолютно прав!»

– Могу я чем–нибудь тебе помочь? – тихо спросила Лотта.

– Со мною все будет нормально, – сказал Себастьян, глядя в окно на улицу, на людей и на рыбоподобные наземные машины. – Когда лежишь вот так в гробу, самое плохое, что мозг уже ожил, а тело – нет. Ты ощущаешь эту двойственность. Мертвым ты ничего подобного не чувствуешь; у тебя все равно что нет тела. Но вот это… – Он вспомнил, как тогда было, и весь содрогнулся. – Живой, активный мозг, привязанный к трупу. Помещенный в труп. И нет никакой надежды, что тело когда–нибудь оживет. Ожидание кажется вечным.

– Ты же знаешь, – сказала Лотта, – что этого больше с тобой не случится. С этим навсегда покончено.

– Но я это помню, – возразил Себастьян. – Этот опыт так и остался частью меня. Он всегда у меня здесь. – И безжалостно стукнул себя по лбу.

«И это то, о чем я думаю, – сказал он себе, – когда мне действительно очень страшно; оно сразу же выплывает и встает перед глазами. Мой личный симптом ужаса».

– Я пойду и все устрою, – сказала Лотта, прочитав, очевидно, его мысли. – Насчет нашей иммиграции на Марс. Ты иди в спальню, ложись и отдохни, а я буду названивать.

– Ты же всегда ненавидела звонить по видеофону, – сказал Себастьян. – Ты его прямо боишься.

– Для такого случая как–нибудь позвоню.

Положив Себастьяну руки на плечи, она подтолкнула его в спальню.

А в этом мире негде отдохнуть, потому что все в нем безостановочно убегает: как угнаться за этим плотскому чувству?

Блаженный Августин. «Исповедь»

Себастьяну Гермесу снилась могила; он снова лежал в гробу из пластмассы, в Тесном Месте в кромешном мраке. Он снова и снова кричал: «Меня звать Себастьян Гермес, и я хочу отсюда выйти! Есть тут кто–нибудь, кто меня слышит?» И, во сне, прислушался. И откуда–то очень издалека второй раз в жизни услышал тяжелые шаги. «Выпустите меня наружу!» – кричал он срывающимся голосом, кричал снова и снова, и все звуки уходили в тот же самый пластик. Он бился, как попавшее в ловушку насекомое. Безнадежно. Теперь кто–то начал копать, он слышал скрежет лопаты. «Дайте мне воздуха!» – попытался он крикнуть, но воздуха не было, и он задыхался. «Поспешите!» – крикнул он, но воздуха не было, и крик получился беззвучный. Он лежал, придавленный сокрушительным вакуумом, давление нарастало, пока его ребра не стали беззвучно лопаться. Он чувствовал и это тоже, как его ребра ломаются, одно за другим.