– Только через час. Меня одолела тоска.

Комнин кивнул. Мортирмиру нечасто выпадало пообщаться с таким ладным и знающим другом, а готовность старшего товарища его слушать подействовала как бодрящий напиток.

– Ну, тогда передай моей невесте записку, – сказал тот и подал знак слуге, чтобы принес папирус. – Я нежданно-негаданно офицер. Вот, возьми. И не вздумай сунуться, варвар.

Мортирмир нашел Анну возле ворот.

– Я слышала, что ты здесь, – сказала она. – Дворец кажется огромным, но на самом деле это всего лишь мелкий городишко, полный сплетен. Не заберешь у Харальда мои пожитки? В ближайшие недели он будет в казармах. – Она улыбнулась. – Не сомневаюсь, что он хочет поблагодарить тебя за лекаря.

После двух насыщенных приключениями дней поиск ученого яхадута едва ли можно назвать ярким событием. Тот был настолько известен в яхадутском квартале, что гвардейцы привели его еще до того, как прозвонили колокола.

– А ты здесь останешься? – спросил Мортирмир.

– Нордиканцы очень прямолинейны, – рассмеялась она. – Но мне они начинают нравиться. И мне здесь рады.

Он согласился доставить ей вещи и припустил трусцой на лекцию по истории – опаздывая, но в настроении много лучшем. Однако на месте выяснилось, что вся группа отправилась на осмотр университетской библиотеки, которая насчитывала четыре тысячи свитков и книг, древностью восходивших ко временам основания Румской империи. Мортирмир был опытным изыскателем, а потому почти не слушал урок, пока все не спустились в архивы под старые ростры, на которых еще время от времени собирался сенат.

Библиотекарь отвел их в картохранилище, и там, когда он извлек карту Халуна, что в Арелате, Мортирмир весь обратился в слух.

– Карту сию передал лично святой Аэтий! – благоговейно объявил библиотекарь.

На середину карты он поставил шар, сиявший голубоватым светом. Когда монахини склонились, чтобы взглянуть поближе, он церемонно придвинул шар к ним, оставив раздосадованного Мортирмира глазеть в полумраке.

Тогда тот воспользовался собственным освещением. В его углу находилось изображение ирка, выполненное красивыми, натуралистичными мазками. Он улыбнулся, запоминая картину, и только чуть погодя обратил внимание на тишину.

Все однокашники уставились на него, а библиотекарь поджал губы и снизошел до короткого кивка и слабейшего намека на улыбку.

– Ох, – спохватился Мортирмир. – Да. Я… Да.

Он улыбнулся, вдруг исполнившись торжества, так как породил свет бездумно и даже не заходил во Дворец воспоминаний.

Антонио Болдески, его однокашник из Веники, пригласил его на чашу вина. В этом не было ничего судьбоносного, и Мортирмир знал, что слишком молод и не может быть хорошим собутыльником, но Болдески не отнесся к нему свысока и повел себя дружески.

– Знаешь Абрахама бен Рабби? – спросил Болдески.

– Через товарища знаком.

– А с новым наемником познакомился?

– Не то чтобы толком, – ответил Морган. – Я видел его, когда он лежал без сознания. Меня не представили. Никому.

Он вспомнил женщину, которая пылала чистой потенциальной силой, как факел. Этого зрелища ему не забыть до гробовой доски.

– Советую тебе: не доверяй старику. Яхадуты насквозь продажны. Большинство из них тайно служит Диким, – предупредил Болдески. – Скажешь мне, если снова пойдешь во дворец? Мне, может быть, понадобится передать другу послание.

После первого светского вечера с товарищем по университету Морган задумался о Болдески, который никогда с ним особо не церемонился, а теперь, как видно, чего-то от него захотел.

Слуга нашел его плащ, и Болдески помедлил, чтобы откликнуться на герметический зов.

До Мортирмира дошло, что ему выпал шанс отплатить за все насмешки коллег. Студентов было в его группе двадцать семь – настоящих, всерьез изучавших герметизм, и ни один до сих пор не проявил к нему ни малейшей заботы, только глумился над его промахами. Он видел себя со стороны: слишком юный, слишком самонадеянный и совершенно бестолковый варвар – видел настолько ясно, что еще две недели назад помышлял о самоубийстве.

Он допил вино и сказал Болдески, что должен заниматься. Старший юноша кивнул и проводил его до самой двери.

– Говорят, что чем позже обретаешь силу, тем сильнее становишься, – заметил отпрыск рода вениканских банкиров.

Мортирмир изучил его лицо, выискивая насмешку, и, не найдя ее, рассмеялся сам.

– В таком случае я и правда стану неимоверно могуч. До сих пор потрясен, – признался он.

Улыбнулся и Болдески.

– Приходи, выпьем еще, – сказал он.

Мортирмир прицепил меч и вышел в сгущающиеся сумерки. Он пересек три площади, чтобы забрать из гостиницы Деркенсана вещи Анны и убедиться, что Стелле с мужем заплатили за еду. Спасибо, хоть в этом районе его привечали как героя, и ему не удалось отказаться от трех кубков вина. Вернувшись в свою гостиницу немного навеселе, он, не раздеваясь, упал на кровать.

На следующее утро у него было два самых трудных занятия – риторика и воспоминания. На уроке риторики Морган осознавал, насколько продвинулся в своих штудиях – неумение манипулировать способностями подвигло его на поистине каторжный труд, в котором герметизм напрямую не применялся, и в числе таких занятий оказалась риторика. Однако теперь, научившись хотя бы самую малость управлять эфиром, он понял, как никогда, всю важность логики и грамматики.

– Гляди, будешь так слушать – язык по-собачьи вывалится, – сказала одна из монахинь.

Он их не различал, но по ее панибратству предположил, что это кузина Комнина. На поясе у нее были великолепные четки из ляписа и слоновой кости, так что Морган решил именовать обеих по этим горошинам: ту, что повыше, он окрестил «Ляпис», а меньшую – «Коралл».

Он слушал, как магистр грамматики твердит то же самое, что говорил на всех прочих уроках, и все же…

Обдумав логику его построений, Морган применил их к созданию света и вместо обычного шара сотворил над правым плечом идеальный куб, распространявший голубоватое сияние.

Магистр грамматики не стал прерывать лекцию, которая в основном опиралась на письма первых имперских сенаторов. На черной доске в конце аудитории он написал архаикой свои обычные, грубые и чуть непристойные стихи, но, вместо того чтобы подобрать рясу и величаво удалиться в длинные коридоры на второй завтрак, вцепился в плечо Мортирмира худощавой клешней.

– А теперь пирамиду, – приказал он.

Мортирмир повиновался. Запутавшись и не сообразив, каким должно быть основание – квадратным или треугольным, он создал бесформенную каплю. Она исчезла, изгнанная приливом ужаса, и он попытался еще раз, более четко выстроив формулировку. Было трудно, так как нитям последней полагалось расти из корней во Дворце воспоминаний, который пока оставлял желать лучшего. По сути…