будучи одной в квартире, во-вторых, не ясно, бросила ли женщина свои занятия в какой-то определённый момент, либо они постепенно сошли на нет путём постоянного сокращения отводимого им времени и по причине обыкновенной лени. Однако скрипка далеко не убиралась, инструмент лежал в шкафу в спальне на верхней полке, правда, только для вида. Удалив его с глаз долой окончательно, Анна бы призналась всем и самой себе, что она такая же, как они, но для чего? Можно же было бесконечно долго создавать видимость своей необыкновенности, причастности чему-то, чего другие лишены. Её жизнь, как и музыка, стала красивой, гармоничной, простой и однообразной, и вырваться из цикличной монотонности необременительного быта способа она не видела. Да и не испытывала такого желания, ей не хотелось что-то менять, лишь прибавлять к имеющемуся, однако игнорирование того тривиального факта, что силы человека крайне ограниченны, провело чёткую линию между нынешним существованием и тем, чего ей хотелось достичь.

Со временем члены семьи, прежде всего Геннадий, начали замечать изменения в характере Анны, изменения негативные и мелочные, но обычной периодической женской раздражимостью они не объяснялись, поэтому негласно был сделан вывод, что она скучает об безделья, ведь дети подрастали и возни с ними стало меньше. Весьма похоже на правду, однако испытываемая ею тоска оказалась серьёзней тривиальной скуки домохозяйки, прожив столько лет с человеком, Геннадий жестоко ошибся, что теперь редко с ним случалось. Анна придиралась к мелочам, по крайней мере, мелочам лично для неё (поскольку мыслями жила в мире, который её близкие не знали и не понимали, а если бы узнали, то не заинтересовались, мир классической музыки – на любителя), вопрос только в том, почему она всё-таки не проходила мимо и обращала на них внимание. С позиции мужа, который безо всякого удовольствия взирал, как время от времени жена начинает ворчать по любому поводу, поднимаемые ею темы тоже казались незначительными, но, повинуясь стадному инстинкту и любви к этой женщине, он пытался убедить себя в серьёзности ситуации, выглядя клоуном в глазах окружающих. Это утомляло. Очевидно, что Анна добивалась внимания к собственной персоне, остальное – лишь повод, и до поры до времени она его получала с лихвой, однако рано или поздно Геннадий должен был устать от её капризов, не каждый мужчина после 10-12-часового рабочего дня готов выполнять женские прихоти. Безроднова остановиться уже не могла, наоборот, поводы для наигранных слёз и негодования стали укрупняться, она чувствовала, как переходит определённые грани, но была не в состоянии предвидеть итога своего безоглядного полёта. Вина отчасти лежала и на муже, который ей потворствовал с самого начала.

Но как он мог не потворствовать, понимая, сколь многое Анна отдала семье? Чего стоил один тот факт, что она, окончив консерваторию, забросила профессиональное занятие музыкой ради рождения детей! Геннадий на всю жизнь запомнил те чувства, которые испытывал, когда будущая жена поступала в музыкальный вуз, он пребывал в такой неописуемой тревоге и сомнениях, не найдёт ли его пассия кого-нибудь получше и ближе интересами, что, парадоксально, сам был готов от неё отказаться. Но опасения молодого человека оказались совершенно напрасны, Анна ощущала олимпийское спокойствие, находилась в том неповторимом состоянии, когда только-только ступают на путь, ведущий к заветной цели, но ещё не понимают, хватит ли сил дойти до конца, посему по сторонам не оглядывалась. Первые сомнения появились лишь после нескольких месяцев учёбы, а вторая сессия окончательно расставила всё на свои места. Девушке нравилось учиться, теория, история музыки, гармония, сольфеджио, полифония вызывали у неё восторг – то, что она видела на школьной скамье, чему симпатизировала, но не понимала в других предметах, вдруг нашлось в любимом деле. Однако, как ранее ей с трудом давалось аподиктическое знание в научных дисциплинах, так же тяжело она усваивала его в музыке, но девушка старалась, очень старалась. Разочарование подступило медленно, незаметно и неотвратимо, разочарование в самой себе, и именно поэтому студенческие годы Анны оказались временем искреннего сближения с Геннадием, прогнозируемо окончившегося браком.

С ней навсегда остались воспоминания о прекрасном медовом месяце на берегу Чёрного моря в праздности и комфорте, о котором она даже не мечтала. Но главным был не он. Супруги пребывали в состоянии первозданной чистоты и наивности, сколь невинной, столь же и пустой, для них перестало существовать всё, кроме воспринимаемого непосредственно, соответственно сами они друг для друга превратились лишь в комплекс ощущений, неотъемлемый от собственного «я», но не отдельной личностью. Раз в жизни такое нужно испытать. Молодожёны вернулись в Москву, будто очистившись от прошлого, потеряв прежние семьи и обретя новую, что, наверно, и является главной целью медового месяца, у них действительно началась другая жизнь, Анна ждала Свету.

Возникла дилемма: проучиться ещё один семестр и потом уйти в декрет или сразу взять академический отпуск, чтобы не отчислили, далее – тем же направлением, но теряя время. Не без участия Елены Борисовны, Аниной матери, выбрали второй вариант. Женщина сама рожала в возрасте, в котором сейчас пребывала её дочь, и прекрасно помнила, как тяжело переносится первая беременность, посему подошла к ситуации с сугубой деловитостью. Сколько они проговорили, сколько провели совместных часов за нездоровым перемалыванием деталей, обсуждением состояния будущей матери, которое и без того оставляло желать много лучшего, а от разговоров становилось ещё хуже, не сосчитать. Мать заставляла Аню вести несуразные дневники беременности, убеждая, что они помогают и отвлекают от мыслей о плохом самочувствии, а дочь её безропотно слушала, однако эффект оказался прямо противоположным, ни о чём кроме своей ноши и предстоящих родильных муках молодая женщина теперь не могла и думать. Лучше бы она проучилась ещё семестр в консерватории, нежели сидела дома и впустую себя травила.

Анна рожала ровно в срок и ровно так, как сама себя настроила, то есть долго и тяжело. Живя с родителями, молодые поначалу не испытали прелестей ухода за новорожденным в полной мере, им их предстояло ощутить с Аркадием, Светлана Савельевна взяла всю возню со своей маленькой тёзкой на себя, сказывалось воспитание в семье военного, и если Геннадий продолжал учиться, то Анна, будучи практически свободной в распоряжении большей частью времени, составлявшего её будни, принялась откровенно скучать. Разрешившись от бремени, она вскоре стала подумывать о возвращении к учёбе, однако его пришлось отложить, им дали отдельную квартиру, не ахти какую, но для молодой семьи вполне сносную (ту, где они впоследствии жили, Геннадий купил гораздо позже на собственные средства). Ремонт и переезд, начало действительно самостоятельной жизни и психологическая ломка от покидания родительского