– Куда сейчас?

– Увидишь.

Я первым спустился на второй этаж и переступил через глухо стонавшего жандарма, который после падения только-только начинал приходить в себя.

– А не стоит его того?.. – удивился Эдвард.

– Оставь, – махнул я рукой.

– Как скажешь.

Покинув гостиницу, мы спокойно погрузились в коляску, извозчик ловко развернулся на небольшом пятачке у ворот и спросил:

– К монастырю теперича?

– Нет, – мотнул я головой. – Давай к миссии ордена Изгоняющих.

Дядька с удивлением обернулся, поймал равнодушный взгляд Роха и, не став ничего спрашивать, пожал плечами:

– Там рядышком.

– Вот и езжай.

Лошади застучали копытами по мощенной булыжниками мостовой; я откинулся на спинку и начал безмятежно разглядывать проносившиеся мимо дома. И неожиданно понял, что в Ольнасе мне, пожалуй, даже нравится. Все так ухожено, аккуратненько. Повсюду непривычно острые колокольни молельных домов. Грязно, конечно, да только где не грязно? Разве что в королевском дворце…

Я глянул на неподвижно замершего рядом Эдварда и толкнул его в бок.

– Так сидмя и сидишь в своем лесу? – Официально Рох числился лесничим, и, как ни странно, уединенная жизнь его вполне устраивала. – Не одичал еще?

– Не одичал, – буркнул лучник. – Да и не один я вовсе.

– Да ну?

– Я, если хочешь знать, таксидермией увлекся, теперь у меня полный дом разных… хм… существ.

– Надеюсь, не людей? – пошутил я.

– Ты не поверишь, какие удивительные образчики попались мне в Пахарте, – с непонятным выражением лица заявил Эдвард. – Язычники в этом деле большие мастера…

Я кивнул и больше лучника ни о чем расспрашивать не стал. Быть может, мне и о его поездке в Пахарту знать не следовало. Да и неспокойно на душе, чего уж там.

И неспокойно – это еще не то слово. Вроде все рассчитал, все предусмотрел, но – страшно. Под ложечкой так и сосет. Ведь авантюра же чистой воды…

– Приехали, ваша милость, – обернулся к нам возница.

Я спрыгнул в грязный подтаявший снег, предупредил:

– Жди.

И зашагал к двухэтажному зданию миссии ордена Изгоняющих. Приземистому, мощному, строгому. С покатой крышей, узенькими оконцами-бойницами и наглухо перекрытым проходом во внутренний дворик.

Только подошел к центральному входу – и калитка рядом с воротами немедленно приоткрылась. Ступил внутрь и приветливо кивнул знакомому монаху:

– Доброе утро.

– Доброе утро, Себастьян.

– Мне в хранилище.

– Разумеется.

Монах развернулся и зашагал через двор. Я – следом. Прошел мимо окруженной кустами статуи Святого Доминика Просветителя и едва удержался от того, чтобы не сунуть руку в карман к листу, исписанному ровным почерком небесного покровителя монашеского сословия.

Но – удержался и, лишь поежившись, поспешил вслед за проводником.

Прости меня, Святой Доминик, иначе никак. Ради благого дела книгу порезал…

Спустившись в подвал миссии, вход в который охраняли не только крепкие послушники, но и незримое присутствие чего-то несоизмеримо большего, я вставил ключ в скважину одного из вмурованных в стену сейфов, два раза провернул его и покрутил барабанчики кодового замка, выстраивая нужную комбинацию. Убедился, что ничего не перепутал, и вновь крутанул ключ.

Запоры с тихим щелчком вышли из пазов, толстенная дверца мягко приоткрылась, и я переложил в сумку серебряную шкатулку с вывернутым наизнанку символом Изначального Света. Одним рывком затянул кожаный ремешок и повернулся к дожидавшемуся меня у решетки монаху.

– Я закончил.

На обратном пути поджилки так и дрожали. Пока шел через двор, колени подгибались, по спине бегали мурашки, а в груди ворочался неприятный холодный комок. Не скверны, нет. Самого настоящего страха.

Покину миссию – и ничего уже не изменить, придется идти до конца. Это и пугало.

Впрочем, что – страх? Страх – это всего лишь отражение наших слабостей. Иногда он помогает, иногда мешает, но всегда должен уступать холодному расчету.

Шансы на успех велики, а потому все остальное не имеет значения.

И, выкинув из головы неуместные колебания, я подошел к коляске и отпустил извозчика.

– Дальше мы сами.

Изрядно удивленный таким решением Эдвард Рох подхватил свои пожитки и выпрыгнул в снег.

– Уверен? – уточнил он.

Я кивнул и зашагал по улице:

– Идем.

Лучник поспешил следом, черпанул ботинками подтаявшего снега и выругался. Потряс ногой, понял, что теперь уже ничего не исправить, и с недовольным видом спросил:

– Далеко тут?

– Нет.

И в самом деле, стоило свернуть за угол, впереди сразу замаячила вздымавшаяся над заснеженными крышами домов колокольня главного молельного дома Ольнаса. На следующем перекрестке я повернул на соседнюю улицу и указал лучнику на закрытую пока таверну. Эдвард Рох внимательно огляделся по сторонам и поспешил за мной.

– Уходи черным ходом, – предупредил я, распахивая скрипучую дверь доходного дома напротив.

– Само собой, – поморщился парень.

Я провел его на второй этаж, запустил в перекупленную квартиру и подошел к окну:

– Глянь.

Эдвард приставил к стене чехол с луком, окинул цепким взглядом открывавшийся из комнаты вид и задумчиво почесал подбородок:

– Какой стол?

– Крайний.

– Уверен, что он придет?

– Если я в чем-то и уверен, так только в этом, – усмехнулся я и сунул Роху портрет Виктора Арка, принадлежавший перу слепого художника. – Твоя цель.

– Ясно.

– Не облажайся только.

Эдвард мрачно глянул на меня и постучал пальцем по мутному оконному стеклу.

– Дальний край стола не просматривается, сядь туда, – предупредил он и ушел кухню.

– Так и собирался, – кивнул я и осторожно вытащил из сумки злосчастный ларец. – Эй, ты где там?

– Иду. – Парень вернулся с наполненной мыльной водой миской, поставил ее на подоконник и спросил: – Чего еще?

– А сам как думаешь?

Эдвард обреченно вздохнул и неохотно стянул с рук перчатки. Неохотно – и немудрено: его кисти полностью покрывали замысловатые татуировки. Символы веры и цитаты из Святых Писаний свивались воедино и разноцветными змеями уползали к локтям. За прошедшие годы нанесенные слепым мастером наколки нисколько не выцвели и казались столь же яркими, как и в первые дни.