— Нам нужно добраться до конца Коридора, — произнес я.

Куид сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, затем наклонился ко мне и прошептал:

— Именно туда мы и отправляемся.

Всматриваясь во влажные закатившиеся глаза Гуляки, в его покрытое засохшей кровью Руди лицо, я принял флягу.

И сделал глоток.

* * *

Глаза изменяются… становятся чужими… неузнаваемыми. Над ними возвышается красочный головной убор, яркий и сияющий, он выделяется на фоне темной кожи…

Шаман… откуда-то я знаю, что этот человек — если он вообще человек — является шаманом. Могущественный целитель и мистик, он подходит поприветствовать меня… на шее у него висит талисман из кварца, костей животных, зубов и перьев…

Пустыня исчезла, сменилась самым красивым пейзажем, который я когда-либо видел. Пышные джунгли, потрясающие горячие источники, экзотические звуки, запахи и животные вокруг… это было похоже на сон… чудесный мирный сон…

Небольшие постройки из дерева и глины, крыши из камыша, внутри тихо и темно…

Кажется, будто я вернулся на тысячи лет назад.

В маленьких домах, на циновках, лежат местные жители…

Шаман смотрит так, будто знает меня. Будто ждал меня все это время. Но я нахожусь во власти чего-то, вроде глубокого сна… только не настоящего сна, а чего-то… другого.

Ацтеки… они… они же практиковали человеческие жертвоприношения… не так ли?

Я попал в мир, не предназначенный для живых. Теперь я это видел, чувствовал, понимал, и все же…

Я следую за ним в пустую хижину, где в котле бурлит какой-то отвар. Пахнет гадко… ужасно… но в паре, поднимающемся над котлом, есть что-то притягательное.

В темном углу хижины свернулась кольцами огромная толстая змея… ее черные глаза наблюдают за мной…

Шаман протягивает мне красивую, с замысловатой резьбой чашу, наполненную смесью. Предлагает выпить, говорит, что это позволит мне увидеть и коснуться призраков прошлого, моих предков. Говорит, что появится чувство, будто я умираю. Но я должен принять возникший страх, поскольку это всего лишь очищение…

Холод… я чувствую смертельный холод… хотя здесь не холодно, а жарко, ужасно жарко и душно. Поблизости горит костер, потрескивая где-то за хижиной. Искры взлетают вверх, устремляясь в черное небо…

Ночь… наступила ночь. Я до последнего момента не осознавал этого, но ночь вернулась. Прекрасный дневной свет исчез… и, пока я лежу на циновке в хижине, до меня доносятся странные звуки, которые не могу точно классифицировать. Я слушаю… усиленно пытаюсь услышать и наконец слышу. Слышу звуки собственного дыхания и… чего-то еще…

Движение… едва уловимое движение.

Змея, проснувшаяся от дремы… приближается…

Я не хочу, чтобы она трогала меня, я не… нет, убирайся, я… я не хочу, чтобы она трогала меня.

Но она не трогает меня. Словно давно потерянный друг, скользит вдоль моего лежащего ничком тела. Я чувствую ее тяжесть, когда она скользит у меня по груди, не сводя с меня своих черных глаз. Я ожидал, что змея будет липкой и влажной, но она сухая и гладкая. И все же я хочу закричать… я… я должен закричать, чтобы она уползла и оставила меня в покое, но не могу. Больше не слышно никаких звуков… кроме моего собственного дыхания и… и… моего пульса… да, моего пульса, стучащего в висках, будто в попытке пробить себе путь наружу. А затем ко мне из ночи приходит что-то еще. Какое-то журчание, будто это стремительно текущая река, но… нет, это не река… нет, это кровь… моя кровь. С этим звуком она бежит по венам, циркулирует по телу. Я чувствую, как она движется… слышу, как она течет…

Затем я прихожу в движение… лечу… скольжу по воздуху, сквозь пространство и время…

Или я всего лишь корчусь на циновке, все еще пребывая под гнетом той ужасной змеи? Так и есть. Да…

Слова льются у меня изо рта непрерывным потоком, но… нет… не слова… это стоны… крики… Я кричу, плачу, завываю, поскольку эта ночь ожила и забрала меня, утащила прочь и…

Она показывает мне вещи, которые я не хочу видеть… вещи, которые я не должен лицезреть, которые никогда не предназначались для моих глаз… вещи, которые мой разум не в силах постичь и… змея… та жуткая огромная змея продолжает скользить по мне, душить меня и… я не могу дышать… могу делать лишь короткие отчаянные вдохи и… все это неправильно… что-то здесь неправильно. Ее глаза, те черные глаза… они выглядят мертвыми, и все же в них кроются тайны Вселенной, ответы на все вопросы… каким-то образом я уверен в этом… и я вижу все это, и смысл мне понятен, но потом это стремительно исчезает, и змеиное тело сливается с моим… нет… впитывается в мою плоть, пузырясь и бурля как жидкость. Растекается по мне черными потоками крови и желчи, исчезает в моих порах. Моя кожа поглощает его, втягивает в себя и меняет меня. Возвращает к моим истокам, моему рептильному прошлому, прямо туда, в бездну моей утробы, в самую глубь моего горла, льется из глаз и стекает по лицу, проникая в рот…

Вкус, я… я чувствую вкус Бога.

А теперь слезы… слезы радости… переполняющей радости, которую я считал невозможной до сего момента… Я… боже мой, я… милостивый Господь… спаси меня…

Лихорадка… у меня лихорадка, я чувствую, как горит мое тело, кровь, как горячий воск в венах, это… это убивает меня… но… не быстро… медленно… я умираю… медленно…

Каждый религиозный символ из детства появляется передо мной, парит в свободном падении, в то время как я кубарем лечу сквозь длинный и узкий огненный колодец. Крест… агнец… кровь… а затем мое рождение, я… я родился и… я наблюдаю, как мои детство и взрослая жизнь стремительно проигрываются передо мной, на дикой скорости… окружают и поглощают меня, пока я не становлюсь их частью, а они — частью меня.

Едино… все едино…

В тот момент, в ту секунду ясности, я познаю Бога, и Вселенная взрывается передо мной. Во всей своей красе и величественной силе она поднимается из океана огня, раскрываясь перед глазами и вздымаясь как лава. Наполняет мои чувства, пожирая меня в бесконечной панораме блестящего зрения, слуха и осязания…

Мертвые наблюдают за мной из темных периферийных углов, молчаливые и угрюмые…

Я их не вижу, но они там. Под кожей у них ползают какие-то существа, словно множество пауков, снующих под простынями… а за ними стоит чудовищная тварь, окутанная тенью, и тоже наблюдает за мной.

На мгновение я снова оказываюсь в номере мотеля в Тихуане… на той ужасной грязной кровати, которую я теперь сделал еще грязнее. Мой взгляд устремлен на потрескавшийся, покрытый пятнами потолок, а я лежу в луже собственного пота и мочи. Пьяный… беспомощный… посрамленный.

На стуле в углу сидит Джейми и ухмыляется мне как Чеширский Кот.

Из руки у него торчит шприц, а из вен течет кровь и гной. Перед ним на полу сидит Джиллиан — мое милое дитя, положив голову ему на колени…