трехствольный жахатель. Нога в дурацком, с излишне загнутым мыском, сапоге попирала что-то, отдаленно похожее на башку люторога, если бы его рисовал человек, в жизни не видевший никого крупнее рапа.

– Сейчас, сейчас… – бормотал Кандар, листая страницы, – Вот, нашел!

– И что там? – с любопытством спросил Брак. Книгу он вспомнил – она была среди доставшихся в Подречье трофеев, после чего бесследно исчезла. Теперь становилось ясно – куда.

– Кха-кха! – прокашлялся сероглазый и принялся с выражением читать. – Западнее Вольных Земель, где под сенью великого Западного Заслона истончается и размывается граница бесплодных степей, раскинулись величественные леса, сплошь состоящие из диковинных серых елей, славящихся своей угрюмой красотой и багрянцем смолы. Под их широкими кронами обитают те, кому нет места в остальном мире – отщепенцы, беглецы и разбойники, чьи разум столь примитивен, а помыслы – нечестивы, что даже проклятые всеми богами кочевые племена опасаются приближаться к границе леса на тысячу шагов.

– Почему на тысячу? – спросил Брак, – Скорее сотню, там комарье как раз достанет, и деревом по башке может стукнуть.

– Лесовики, как прозывают их степняки, живут не зная солнечного света, питаются лесными дарами, проводя дни в беспробудном пьянстве и свальном грехе, обогревая свои убогие землянки… – Кандар не выдержал, расхохотался и захлопнул книгу. – Не могу больше.

– Про беспробудное пьянство он не соврал, – заметил Брак, мешая пиво с остатками вурша, – Этот Рейгано и вправду так думает?

– Не только он. Готов поспорить на свою вторую руку, что этой дрянью зачитываются на островах больше, чем любовными романами. Любой, кто это прочитал, на Гардаш даже не сунется. Там еще про клановых много интересного.

Калека выразительно обвел взглядом помещение, ткнул пальцем на висящий у дверей, засиженный мухами герб летрийцев и уточнил:

– А эти?

– А эти не читали. – развел руками Кандар. – Теперь гребут из страшных западных лесов кри и смеются над наивными дурачками, которые впустую тратят свое время на чтение.

– Не сходится, – покачал головой Брак.

– Какая разница? Это просто глупая история на дешевой бумаге.

Мимо, покачиваясь, проковыляли двое горжеводов. С третьей попытки нашли лестницу и, цепляясь друг за друга и перила, потащились наверх. Двое Жерданов за гигастолом уже спали, уютно подложив под головы приклады жахателей, а Младший почти добрался до боя Тордена с искателями, не обращая внимания на изрядно оскудевшее число слушателей.

– В одном он прав, – неожиданно серьезно сказал Кандар, отцепляя протез. – Про примитивный разум местных жителей. Да и клановых заодно. Что те, что другие сидят по своим делянкам и тихо друг друга презирают за чужие обычаи. Не понимая, что если все продолжится как есть – лет через пятнадцать не останется ни тех, ни других.

– Вымрут, как собаки на Талензе? – криво улыбнулся Брак. В ушах шумело от выпитого. – Не заметно.

– Уже вымирают. – почесал культю сероглазый. – Слышал, как недавно целый клан погиб?

Сердце у калеки ухнуло вниз, а по телу волной прокатилось что-то холодное и липкое. Стараясь не показать своего состояния, он уткнулся в кружку и большими глотками пил ставшее вдруг безвкусным пиво.

– Слышал, – ровным голосом ответил он, – Собаки грязные или вроде того.

– Пылевые Гиены, – поправил его Кандар. – Не самый крупный клан, но один из самых традиционных и сильных. Ни шагу от устоявшихся правил, все по заветам предков… Исчезли за одну ночь, прямо на своем сборище.

– Туда им и дорога, – сжал зубы Брак, не поднимая глаз. – Вместе с остальными кланами.

Сероглазый помрачнел, задумался, явно что-то вспоминая, и тоже присосался в пиву. Утер пену рукавом и мрачно сказал:

– Согласен. Прости, что напомнил. Я слышал поговорку, что жизнь вольника похожа на ходьбу босиком по кишащей гразгами траве. Рано или поздно заканчивается твоя удача, а затем – ноги.

– А затем – жопа, – буркнул Брак.

Он уже пришел в себя и теперь старательно дышал, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и перезвон колокольчиков. Второй раз за последнее время он слышал название родного клана и вот уже во второй раз его корежило воспоминаниями и страхом, будто жалкий скиммер, ненароком угодивший под колеса гигатрака. Вот только здесь разговор и не думал заканчиваться и сбежать в уютный лодочный сарай не выйдет.

– Знаешь, что такое Поиск? – тем временем спросил Кандар, – Клановый молодняк отправляется во внешний мир, лет на пять. Живут, зарабатывают, набираются знаний и опыта, обычно тайком. Думаешь, чего Раскон на тебя так взъелся тогда? У многих на Гардаше есть к степнякам счета длиною в свиток республиканской поэзии, из самых нудных.

– Его тоже клановые покусали?

– До задницы точно не добрались, – усмехнулся сероглазый. – Больно жирная. Так вот, шарг с ним, с Поиском. Интереснее, что происходит потом. Вот этот молодняк, кипя новыми идеями, знаниями и стремлениями что-то улучшить у себя в семьях, возвращается домой. Праздник, церемонии идиотские, в небо из баданг херачат…

– Прямо из баданг? – с сомнением протянул Брак. Он такого бреда не помнил – снаряды для тяжелых орудий стоили, как не самый херовый скиммер. Даже с пустым стволом выходило с пяток зеленух только на эйр.

– Из баданг, – кивнул Кандар. – Все радуются, обнимаются, меняются подарками. А затем новым членам клана пробивают уши, нанося метки. Сначала одну, а затем – все больше. Потом, к старости, их можно использовать как решето.

– Слышал, – кивнул калека, чтобы поддержать разговор.

– Знаешь, зачем это делают? Все считают, что метки означают твои достижения в клане, вроде республиканских медалей, чтобы точно знать, кто стоит перед тобой. Честный способ, не скрою. Вот только все это – шаргова брехня. Метки на ушах ставят, чтобы вернувшийся в клан уже точно его никогда не покинул. Там, где молодняк может заявиться в Нью-Арк без кри в кармане, спрятавшись за слезливой историей, а потом сойти за своего – клановый с пробитыми ушами проживет в лучшем случае пару дней. Обязательно найдется тот, у кого какие-нибудь Скорпионы убили любимую бабулю, а потом скормили ее ручным люторогам. Выходит, что молодой, умный парень, вернувшись из Поиска, оказывается в подчинении у старых пердунов, которые не видят дальше своего носа и срать хотели на все его идеи. Они – старшие, он – пустырник под их колесами. К