— Ну вот, — Палл нервно мял в руках шляпу. — Барышня была ею довольна, даже обещала взять в личные камеристки, как выйдет замуж…

Последнее он сообщил с явной гордостью. Я внимательно слушала, недоумевая про себя, какое все это имело отношение ко мне.

— И в чем, собственно, состоит проблема? — не выдержала я, когда он замолчал.

От него пахло крапивой — стыдом и болью.

— У моей девочки — ее зовут Гердис — есть поклонник. Он даже приходил знакомиться, такой воспитанный паренек! Разрешения просил на ухаживание, как у отцов и дедов наших принято было!

— Понятно, — вставила я, стараясь его подбодрить, потому что Палл, казалось, вытаскивал из себя слова, как занозу.

— Он хороший мальчик! — снова с жаром заверил меня Палл. Пахло от него в этот момент странно. Словно разномастные отрезы ткани: льняное полотно базилика, легкий газ кудрявой мяты, тяжелый бархат ветивера, колкая шерсть лимонной травы…

— Не сомневаюсь, — согласилась я. — И что же поменялось теперь?

— Он… — начал Палл, запнулся, гулко сглотнул и признался шепотом: — Он начал требовать от моей девочки… непристойного!

— Хм, — под «непристойным» заботливый отец может подразумевать и вполне невинные поцелуи. — Что именно?

— Всякое, — туманно объяснил он, не поднимая глаз. — Такое, что только муж от жены может требовать!

— И чего вы хотите от меня? — спросила я напрямик.

— Что-нибудь такое… — Палл помялся и закончил обтекаемо: — Чтоб его отпугнуть!

— Отпугнуть? Или успокоить… пыл? — уточнила я.

В первом случае выбор широк: мало ли составов, имеющих невыносимый для мужчин аромат! Взять хотя бы масло нима — непередаваемая вонь подгнившего лука и прелого чеснока способна изгнать из спальни любого мужчину. Во втором случае к подбору придется отнестись куда тщательнее.

— Успокоить, — определился Палл, подумав. Кажется, в его сознании не укладывалось, что некоторые хорошие и добрые люди в интимной жизни способны на всякое. Хотя в целом его волнение за судьбу дочери я вполне понимала. Что, если этот юноша, получив желаемое, на девушке не женится? Ведь у нее может родиться ребенок, а это несмываемый позор. Кстати, нужно заглянуть к госпоже Бергрид и справиться о судьбе несчастной гувернантки. За всеми треволнениями последних дней я совсем позабыла о своем обещании. — Госпожа, я… я по гроб жизни буду вам благодарен!

— Пока не за что, Палл, — отмахнулась я. — Послушайте, сначала мне нужно увидеть вашу дочь и немного с ней поболтать. Вы сможете это устроить?

— Смогу, — подумав, согласился он. — Думаю, барышня ее отпустит. Только вечером.

— Замечательно, тогда сегодня после ужина я буду ее ждать!

— Спасибо вам, госпожа! — Палл вскочил и глубоко поклонился. Его окружал ликующий апельсиновый аромат. Такое доверие к моим способностям даже немного пугало. — Вы так добры!

— Думаю, вам следует поспешить к дочери, — предложила я с улыбкой.

Он судорожно кивнул и, еще раз поклонившись, буквально выбежал прочь.

Я задумчиво проводила его взглядом. А ведь я не так мало времени проводила в оранжерее, нередко разговаривала с Паллом, но даже не имела представление о его семье! Неужели я настолько эгоцентрична, невнимательна, замкнута? Думать об этом было неприятно, но доля правды в этом имелась. При всей моей чувствительности к запахам и к эмоциям окружающих много ли я в действительности обращала на них внимания? Не превратились ли для меня люди во флаконы с духами — любопытные, но неживые?

Встряхнув головой, я постаралась отбросить неприятные размышления. Что толку мучить себя пустыми рассуждениями?..

Лучше заняться уборкой: расставить по местам бутылочки и баночки, перемыть посуду, навести порядок на полке с готовыми заказами.

Иногда мне кажется, что некоторые вещи обладают своим собственным разумом и умеют прятаться. Ничем иным я не могла объяснить притаившийся за диваном флакончик с маслом ромашки или, скажем, вечно теряющиеся пары к перчаткам.

Обнаружив задвинутую за кресло бутылку вина, я даже не удивилась, благо, помнила, как ее отобрал у меня Петтер. Я машинально откупорила пробку, понюхала… и замерла. В густом сладком аромате винограда, приправленном острой ноткой спирта, пробивались знакомые орехово-травяные нотки…

Идентифицировать примесь не составило труда. Как можно было сразу не заметить?! Впрочем, вкус и запах напитка вчера очень мало меня интересовали.

Выходит, столь сильное опьянение не было случайным. Теперь оставалось только благодарить Петтера, который не позволил мне больше пить.

Я так и замерла с бутылкой в руках, полностью погрузившись в размышления, а потому не слышала ни стука, ни скрипнувшей двери, ни шагов.

— Дама, выпивающая в одиночестве, да еще в столь ранний час… Не находите это несколько… вульгарным? — со странной смесью заботы и насмешки поинтересовался кто-то.

От неожиданности я вздрогнула и едва не пролила бутылку на себя. Воображаю, что сказали бы слуги и свекор, если бы я сдала в стирку залитое вином платье!

— Господин Исмир, не слишком вежливо с вашей стороны входить без разрешения, — заметила я с досадой, стараясь на него не смотреть. Благие намерения держаться спокойно и сдержанно оказалось сложно воплотить в жизнь.

— Простите, что не дал вам времени… подготовиться к моему появлению! — извинился он серьезно. И только звонкий аромат литцеи и легкий кивок в сторону «улики» выдавали иронию.

— К вашему появлению невозможно подготовиться, — призналась я честно, отставляя бутылку. — Вы как лавина — всегда неожиданны.

— Склонен считать это комплиментом, — он наклонил голову. Сегодня Исмир выглядел взъерошенным, как искупавшийся в луже воробей. Даже аромат сандала как будто разбавили хлорированной водой.

Мне вдруг отчаянно захотелось запустить пальцы во встопорщенные светлые пряди, и, чтобы удержаться, потребовалось усилие воли. Боги, что это со мной?! Неужели единственный поцелуй лишил меня, взрослую опытную женщину, остатков разума?!

На мгновение у меня мелькнула мысль действительно завести любовника. В конце концов, Ингольв не раз изменял мне, так что я имела полное моральное право отплатить ему той же монетой. Только это слишком мелко и… гнусно.

— Как вам будет угодно.

Нейтральная фраза из репертуара моей бабушки заставила его улыбнуться, но лишь на мгновение — потом улыбка будто растаяла. Возле губ его пролегли складки, и только глаза по-прежнему лучились спокойной уверенностью.

— Госпожа Мирра, я пришел к вам отнюдь не для светской беседы, — вздохнув, признался он. — Разрешите присесть?

— О, конечно, присаживайтесь, — спохватилась я. — Выпьете чего-нибудь?

— Нет, благодарю вас, — отказался он, не задумываясь.