— Это как-то отличалось от того, что у тебя было с другими женщинами?

— Отличалось? Ну, я бы сказал, существенно.

— В чем именно?

— С тобой я чувствую… — Вон сделал паузу и слегка нахмурился, словно подбирая нужные слова. — Я чувствую себя так, как будто я дома. Но не в том доме, где я вырос. Это дом, в котором я хотел бы оказаться, если бы когда-то остепенился. Ты понимаешь, о чем я?

Абигейл, улыбнувшись, облегченно вздохнула.

— На сто процентов. — Разве она не чувствовала по отношению к нему то же самое?

— Значит, ты не обижаешься на меня?

— Нет. С чего бы?

— Не знаю. С большинством женщин у меня, похоже, заканчивалось тем, что я их разочаровывал.

— Я не похожа на большинство женщин, если ты, конечно, заметил это.

— О да, я заметил, еще как заметил. — Он провел рукой сначала по ее шее, а потом по изгибу груди, отчего кожа у нее покрылась пупырышками.

Потом они опять целовались. Целовались, как изголодавшиеся, как будто их аппетит не был утолен всего несколько минут назад. Затем они во второй раз занимались любовью, после чего, изможденные, погрузились в сон, и их переплетенные тела согревали друг друга своим теплом. Когда они проснулись, было уже почти темно, а за окном по-прежнему лил дождь.

Абигейл взглянула на часы и застонала.

— Господи, как получилось, что уже так поздно? Феба будет переживать, гадая, что могло меня задержать. — Хотя, возможно, Абигейл выдавала желаемое за действительное: большую часть времени ее дочь старалась избегать ее.

— Я бы хотел, чтобы ты осталась у меня на всю ночь, — сказал Вон, тычась носом в ее ухо.

— Я бы тоже хотела. — Она испытывала мучительное искушение, но ее звало за собой чувство долга.

С огромной неохотой Абигейл поднялась, чтобы собрать свои вещи, разбросанные на диване и по полу. Они одевались молча, никто не хотел разрушать чары и снова возвращаться в реальный мир, со всеми его заботами и обязательствами.

— Спасибо, — тепло произнесла Абигейл, когда они прощались У двери.

— За что? — спросил Вон, обнимая ее и притягивая к себе.

— За то, что показал мне: жизнь с разводом не заканчивается.

— Вряд ли это моя заслуга. В конце концов ты бы сама дошла до этого.

Абигейл и Вон стояли еще с минуту, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, словно танцевали под музыку, которую слышали только они. Затем она оказалась на улице, под ветром с дождем, вцепившись во взятый взаймы зонтик, как будто от него зависела ее жизнь.

Когда Абигейл добралась до дома, уже давно стемнело. Дождь немного поутих, но все еще срывался судорожными потоками. Пока такси, которое она поймала на железнодорожном вокзале, ехало по аллее к ее дому, она с удовлетворением отметила, что повреждения от бури были минимальными — несколько затопленных участков и сломанные ветки на деревьях. В доме было темно. Похоже, что у них отключили электричество. Когда она поднималась к парадному входу, света не было даже на крыльце, хотя в это время он обычно горел в любом случае. Потому-то она не сразу заметила перепачканную фигуру, съежившуюся на ступеньках.

Разглядев ее, Абигейл резко остановилась; сердце, казалось, подскочило к самому горлу. В этот момент появилась луна, игравшая в прятки с тучами, и осветила фигуру женщины, которая неторопливо поднялась на ноги и вышла из тени крыльца.

— Сеньора Армстронг? — Это была испанка, примерно одних с Абигейл лет и, судя по всему, промокшая до нитки. Только глаза у нее были сухими — они горели, как раскаленные угли. Голова ее была высоко поднята; медленно и аккуратно выговаривая английские слова, она представилась: — Я — Консепсьон Дельгадо.

Сперва Абигейл не могла даже пошевельнуться. Наконец она сдвинулась с места и исключительно спокойным голосом, не выдавая лихорадочного биения сердца, сказала:

— Сеньора Дельгадо, я ждала вас. Почему бы нам не зайти в дом?

Женщина заколебалась, а затем напряженно кивнула, слегка наклонив голову. В бледном сиянии луны, пробивавшемся сквозь поредевшую завесу туч, Абигейл увидела, что она вся дрожит и с усилием сжимает челюсти, чтобы не стучали зубы. Абигейл никогда не видела, чтобы человек выглядел так жалко… и при этом так гордо. По лицу сеньоры Дельгадо было видно, что ее не пугает ни Абигейл, ни ее богатый дом и, что бы ни случилось, она не собирается терять голову.

Когда Абигейл открывала дверь своим ключом, рука ее предательски дрогнула. Она щелкнула выключателем у входа и лишь потом вспомнила, что в доме нет света. Стояла тишина. Похоже, никого не было. Только Брюстер вышел из тени, чтобы поздороваться, и лаем дал понять, что ему совершенно не нравится, что его оставили одного. Абигейл пошла по темному коридору в кухню и открыла верхний ящик соснового комода в поисках спичек. Найдя их, она зажгла свечу в стеклянном подсвечнике на комоде.

Пламя осветило мать погибшей девушки. Эту женщину при других обстоятельствах можно было бы назвать красивой, но сейчас она выглядела, как сама смерть — бледная и дрожащая, с короткими черными волосами, прилипшими к голове. Стоя в арке кухни в насквозь промокшей одежде, с которой капала вода, она была похожа на Персефону[106], застывшую в нерешительности у ворот иного мира.

— Садитесь, пожалуйста. Я сейчас сделаю какао. Для вас это будет очень кстати. — Абигейл жестом показала в сторону кухонного стола, но женщина не захотела присесть. Она просто сделала несколько шагов вперед и остановилась напротив Абигейл, которая едва устояла на месте, чтобы не отпрянуть. С трудом сохраняя на лице вежливую улыбку, она спросила: — Вы говорите по-английски? — Впрочем, об этом можно было бы и не спрашивать: внутренний голос подсказывал Абигейл, что дело тут не в языковом барьере.

— Немного, — ответила Консепсьон с сильным акцентом.

По ее тону Абигейл поняла, что этого «немного» будет более чем достаточно для выяснения отношений.

— Я понимаю, что вы проделали дальний путь, — сказала Абигейл, пытаясь завязать разговор.

Женщина снова кивнула.

— Да.

— Я ожидала вас. Перес сообщил мне, что вы едете.

— Перес, — презрительно процедила женщина.

— Он также рассказал мне о том, что произошло. — Абигейл приходилось заставлять себя смотреть ей прямо в лицо, превозмогая желание спрятаться за многословием запутанного корпоративного сленга. — Я очень сожалею, сеньора Дельгадо. И не только о вашей дочери, но и… видите ли, я ничего не знала. Мне доложили обо всем только после того… — Она беспомощно развела руками.

Женщина молчала, уставившись на нее немигающим взглядом своих пустых черных глаз. Абигейл храбро продолжила: