Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, происходило одновременное формирование двух политических режимов — режим республиканской демократии Законодателя и режим высшей исполнительной власти, густо замешанного на коррупционных хозяйственно-финансовых связях. Отправной точкой такого развития, на мой взгляд, является момент объявления политики свободных цен и появление на политической арене правительства так называемых реформаторов осенью 1991 года. Коррупционная вакханалия захлестнула страну уже в процессе первого и второго этапов приватизации — это уже захватывающий дух многотомный криминальный роман разграбления страны и обогащения шоферов, санитаров, младших научных сотрудников, вчерашних фарцовщиков и мелких воришек, продавцов цветов у метро, медицинских братьев, экспедиторов, заведующих складами и прочих проходимцев.
Мое удивление вызывал в тот период чрезмерно облегченный подход президента (который обладал огромным практическим опытом, находясь в течение трех десятилетий одним из видных деятелей КПСС), к этой проблеме. Он (президент) не требовал от правительства обеспечить целую систему мер по предотвращению коррупционной деятельности. И более того, непосредственно содействовал этим разлагающим процессам, наращивая «указное право» с непрерывными «изъятиями» из закона, предоставляя огромное число льгот в финансово-хозяйственных операциях отдельных физических и юридических лиц. Ни президент, ни правительство не ставили задачу энергичного принятия антикоррупционного законодательства, хотя в период реформ в различных странах мира — именно эта сторона органически вплеталась в ткань проводимых реформ. И не знать этого в правительстве, включая иностранных советников, конечно же, не могли.
Чрезмерно легковесным был подход правительства в расходовании огромных государственных финансовых средств (в том числе поступающих из-за границы) на далеко не самые первоочередные нужды, причем бесконтрольно. Например, в новые частные банки переводились бюджетные средства — якобы для «финансирования» неких «программ». Быстро «размножающееся» чиновничество в структурах исполнительной власти в центре и регионах, никем не контролируемое, получило возможности направлять финансовые ресурсы в обширную сферу оказания «добрых услуг» за крупные взятки: новое строительство, покупка офисов, банковские «услуги», кредитная деятельность, лицензирование, отпуск готовой продукции, сырья и материалов, импортно-экспортные операции и многое другое, что просто невозможно коротко перечислить. И все это — на фоне нехватки финансовых ресурсов (оборотного капитала) предприятий, невыплатах заработной платы, упадка производства — при одновременном «введении» в оборот триллионов рублей «темных денег», при полном отсутствии государственного контроля за движением денежной массы, при свободном хождении иностранных валют.
Другое обстоятельство, способствующее масштабному росту криминализации государства — это то, что в системе центральных исполнительных органов власти ельцинские реформаторы предусмотрительно ликвидировали все ранее существующие контрольные учреждения. Кстати, решением I Съезда народных депутатов (май-июнь) 1990 года, по инициативе Ельцина, был ликвидирован Комитет народного контроля РСФСР.
Необходимость усиления контрольной функции государства стала мне совершенно очевидной уже с первых же месяцев деятельности нового (после Ивана Силаева) ельцинского правительства. Поэтому Верховный Совет разработал и принял Закон о Контрольно-бюджетном комитете (КБК), созданном на базе изучения множества учреждений, действующих в сфере финансово-бюджетного контроля разных стран мира, и особенно в США. Другой Закон — об Административно-контрольном комитете (АКК), в обязанности которого входили бы задачи контроля в области соблюдения закона и порядка всеми государственными учреждениями и их руководителями (включая контроль за перемещениями руководящих кадров) — находился на высокой стадии готовности (перед расстрелом Парламента).
В такой обстановке под моим прямым давлением в структурах парламента был разработан и быстро принят первый Закон о боргує с коррупцией. Интересно, что уже на «подходе» этого Закона появляется указ президента с аналогичным названием. Он, конечно, не столько ставил задачи борьбы с этим всеобщим злом, сколько создавал видимость борьбы с коррупцией, задачу «перехвата» инициативы. Таким был стиль у президента. Конечно, принятие Закона — это всего лишь полдела, следовало его применять на практике — это была задача исполнительной власти. Но она вовсе не «торопилась» это делать. Хотя отмечу, что органы прокуратуры и МВД в период после принятия указанного Закона и вплоть до событий сентября — октября заметно усилили давление на коррупционеров.
Особое недовольство Кремля и правительства вызвало учреждение Верховным Советом института независимого прокурорского расследования фактов коррупции в верхних эшелонах исполнительной власти. Когда прокуроры и следователи специального прокурора Макарова (назначенного Верховным Советом) в процессе расследования крупных мошеннических операций осуществили многочасовой допрос первого заместителя главы правительства Владимира Шумейко, Михаила Полторанина и других министров — это недовольство переросло в сильнейшую панику. Соответственно, фактор страха и ненависти одновременно к законодателю стали сильнейшим мотивом поведенческих действий представителей высшей исполнительной власти. Единственное, что маниакально владело их умами — это поиск способов «разделаться» с источником их страха — Верховным законодателем. Что полезного для страны могли делать эти люди?
Их страшили, например, намеченные по плану работы Верховного Совета, грядущее изучение всего опыта по приватизации и ее результатов — она, как известно, осуществлялась с огромным числом нарушений положений законодательных актов, хотя и последние были далеко не совершенными. Но они были приняты по согласованию с правительством и подписаны президентом — соответственно, их следовало неукоснительно соблюдать, а не «обходить» через «указное право» или принятие неких «постановлений и распоряжений» «министерства приватизации» и прочих ведомств. Я неоднократно беседовал и с Ельциным, и с Гайдаром, и с Черномырдиным по этому вопросу, высказывался с трибуны Верховного Совета — о том, что «приватизацияі, осуществленная в соответствии с любым актом непарламентского происхождения — может быть оспорена в будущем. Поскольку вопросы изменения формы собственности — это исключительное право парламента, такой подход утвердился в мире. Нарушение этого принципа может в будущем привести к общественным осложнениям и коллизиям права».
Встревоженный процессами криминализации административно-экономических решений должностных лиц, в том числе в сфере крупных, стратегических решений, я решил поднять эту крайне «неприятную» проблему в беседе с президентом. Изложил некоторые факты, предоставленные соответствующими руководителями правоохранительных органов. Кстати, они могли быть затребованы и Ельциным, если бы он того захотел.
Профессор Гарвардского университета, один из советников российского правительства, Б. Джелич, в своей статье в газете «Либерасьон» писал следующее: «Россия сейчас переживает «революцию приватизации», сопоставимую по масштабам с Октябрьской революцией...» (26 июля 1993 г.). И эта «приватизационная революция» осуществлялась или вообще вне рамок Закона, или с его грубым нарушением.