Из всех неприятных речей для Монктона не было ничего неприятнее, как подобные предположения, как ужаленный змеею, он вскочил и, схватив свечу со стола, пошел к двери.

— Право, у меня недостает терпенья все это выносить, — сказал он, — Оставайтесь, Элинор, с Лорой. Расскажите ей все, что знаете о Ланцелоте Дэррелле, но прошу вас, чтоб после этого при мне не произносилось это имя. Покойной ночи.

Молодые подруги остались вдвоем. Лора бросилась на диван и громко зарыдала. Перед нею стояла Элинор с тем же нежным и сострадательным выражением, как и прежде.

— Вида ваши страдания, Лора, я почти забываю свои. Мое бедное, дорогое дитя! Богу известно, как мне вас жаль.

— Но я не хочу вашей жалости, я возненавижу вас, если вы хоть слово скажете против Ланцелота. Зачем жалеть меня? Я невеста любимого мною человека, единственного человека, которого я когда-нибудь любила — вам это известно, Элинор; вам известно, что я влюбилась в него с первой минуты, как только он приехал в Гэзльуд. Несмотря ни на что и ни на кого, я все-таки выйду за него! Через три года я буду совершеннолетней, и тогда, несмотря на всех противных опекунов, буду делать то, что мне нравится.

— Но вы не вышли бы за него, если бы знали, что он злодей, гадкий человек?

— Я никогда не поверю, что он злодей или гадкий человек!

— Душенька моя, Лора, выслушайте меня. Я скажу вам нею истину. Слишком долго скрывала я ее от вас и сознаюсь, что очень виновата в том перед вами. Мне следовало сказать вам это, как только я возвратилась в Толльдэль.

— Что вы должны были мне сказать?

— Историю своей жизни, Лора. Но я боялась, что вы станете между мною и победою, которую мне хотелось одержать?

— Какую победу? Над кем?

— Победу над человеком, который был причиной смерти моего отца.

Тогда мало-помалу рассказала Элинор Монктон историю своего возвращения в Париж, встречу на бульваре и самоубийство Джорджа Вэна. Ее рассказ сто раз был прерван восклицаниями и возражениями бедной девушки, которая, положив голову на ее плечо, горько рыдала. Несколько раз она опять кричала, что не поверит ни одному слову против милого Ланцелота, что он никогда не может быть таким злодеем, таким мошенником, однако Элинор удалось объяснить ей, каким образом художник со своим гнусным сообщником, Виктором Бурдоном, обыграли старика и мошеннически выманили деньги, которые составляли честь отца и воспитание дочери.

— Вы называете меня жестокою и безжалостною, Лора, я и сама удивляюсь иногда своим чувствам, но вспомните, вспомните только, сколько выстрадал мой отец! Мошенники выманили у него деньги, не ему принадлежавшие! Он боялся показаться на глаза своей дочери. О! Мой милый, мой бедный папа! Как ты мог так жестоко обидеть меня! Как ты мог думать, чтоб я могла произнести хоть одно слово укора! Чтоб я могла меньше любить тебя за то, что ты проиграл бы хоть двенадцать раз все мое богатство? О, Лора! Я не могу забыть, сколько мой отец выстрадал, я не могу, не могу иметь сострадания к этому человеку!

Тяжела была обязанность Элинор! Лора не поверила ей, а если б и поверила, так не захотела бы в том сознаться, хотя в душе не имела смелой и спокойной уверенности, которую могла бы внушить ей полная и глубокая вера в честность жениха. Рассуждать с нею — значило терять понапрасну слова. Вся логика была бессильна против запальчивых восклицаний молодой девушки.

— Не поверю, что бы вы там ни говорили дурного о нем! Я люблю его и не перестану любить его!

Ничего не хотела она слушать, никаких разумных спокойных доводов, потому что Элинор очень спокойно сознавала свое поражение, почти безнадежно покоряясь мысли, что всякая борьба невозможна против Ланцелота. Лора не хотела ни слушать, ни убеждаться. В Париже Элинор видела не Ланцелота, а кого-нибудь другого, Ланцелот же был в это время в Индии. Письма его отсылались из Индии и имели тамошний штемпель. В корабельных списках все было наврано: чего эти глупые клерки не понапишут в своих глупейших книгах! Словом, по мнению Лоры, бедный Ланцелот был жертвою несчастного стечения обстоятельств. Во время смерти Джорджа Вэна находился в Париже человек похожий на Ланцелота. В книгах корабельных клерки сделали ошибки, лицо на картине акварелью, украденной Элинор, имеет случайное сходство с ее отцом. Все улики отвергала мисс Мэсон; что же касается до подложного духовного завещания, она клялась, что этот подлог сделан самою Элинор, чтобы разорвать ее брак с Ланцелотом.

— Как вы жестоки, Элинор! — кричала она, — я никогда не думала, чтобы вы могли действовать так гнусно! Во-первых, вы влюбились в Ланцелота, потом вы раздумали да и вышли за моего опекуна, но когда вы увидели, что опекуна не любите, так стали подкапываться под мое счастье, а теперь желаете восстановить меня против Ланцелота — только вам этого не удастся! Вот же вам!

Последнее восклицание было задушено громкими рыданиями, и долго сидели молодые подруги молча на диване напротив угасающего камина. Мало-помалу Лора все ближе прижималась к груди Элинор, потом ее холодная от душевной тревоги рука упала небрежно на опущенную руку Элинор и, наконец, тихим, почти замирающим голосом от рыданий, Лора прошептала:

— А вы, Элинор, думаете, что он такой злой? О, Элинор! Неужели вы в самом деле думаете, что он тот самый злодей, который обыграл вашего отца?

— Я знаю, что это он самый, Лора.

— И вы думаете, что он подложил поддельную духовную для того, чтобы воспользоваться этими противными деньгами? О! Для чего ему эти деньги, когда бы мы могли быть так счастливы в бедности? Так вы в самом деле думаете, что он подделал подложный документ?

Ее голос превратился в шепот, когда она произносила это слово, столь ужасное для нее по отношению к Ланцелоту.

— Думаю и уверена в том, Лора, — отвечала Элинор печально.

— Но что ж они с ним сделают! Что будет с ним? Ведь они не повесят его, Элинор? За подделку не станут вешать? О, Элинор! Что с ним будет? О, как я люблю его! Мне все равно кто он или что он сделал: я все еще люблю его и готова умереть, чтобы спасти его!

— Не бойтесь, Лора, — возразила Элинор с горьким негодованием, — Ланцелот Дэррелль увернется от наказания, несмотря на все гадости, наделанные им — вы можете быть в том уверены. Он поднимет голову еще выше прежнего, Лора. Не пройдет недели, а он будет уже объявлен владетелем Удлэндса.

— Но совесть его, Элинор, совесть? О, как он будет страдать! Как он будет несчастлив!

Лора вырвалась из нежных рук, ее поддерживавших, и вдруг вскочила на ноги.

— Элинор, — вскрикнула она, — где он? Пустите меня к нему! Еще не поздно все переделать по-прежнему, он может опять подложить подлинную духовную.

— Нет, нельзя: подлинная пропала.

— Так пускай он уничтожит скорее поддельную!

— Не думаю, чтоб он мог это сделать, Лора. Если сердце его не закоснело во зле, то у него довольно времени для раскаяния, прежде чем духовная будет прочтена. Если он пожелает переменить все по-прежнему, то ему стоит признаться своим теткам и умолять их о пощаде. Совершив это преступление, он обидел только своих теток. Без всякого сомнения, по настоящему завещанию они единственные наследницы.