что были наверху. Что же он кричал? Это последний вопрос, которым я потревожу вас. Что сказал третий грабитель, остававшийся внизу?

Лицо Хестер исказилось, рот приоткрылся, точно она силилась заговорить. Несчастная умоляюще протянула вперед руки, но ни слова не сорвалось с ее уст, и она рухнула на руки тем, кто стоял подле нее. Натан заставил себя опять шагнуть на свидетельское место.

— Милорд судья, сдается, моя старушка утомила вас. Бесчеловечно и позорно подвергать мать такому испытанию. Это был мой сын, мой единственный сын. Это он умолял нас открыть ему дверь, а потом, когда жена позвала племянницу на помощь, крикнул, чтобы старуху придушили, если она не угомонится. Теперь вы знаете всю правду, и да пусть же Господь Бог сам судит вас за то, каким образом вы добились этой правды.

В тот же день несчастную Хестер разбил паралич, и она оказалась при смерти, но разбитое сердце вернулось домой, обрести утешение у Господа.

Призрак угловой комнаты

Весь вечер я наблюдал, как, чем ближе становится очередь мистера Гувернера — его вахта, как он выразился, — тем беспокойнее становится он сам, и вот теперь он весьма удивил нас всех, поднявшись с самым серьезным выражением лица и попросив позволения, прежде чем рассказывать свою историю, пройти со мной «на корму» и там о чем-то поговорить наедине. Благодаря тому, что в нашем небольшом кружке он был очень популярен, таковое разрешение ему было милостиво даровано, и мы вместе вышли в холл.

— Послушайте, старый корабельный товарищ, — сказал мне мистер Гувернер, — стоило мне вступить на борт этой старой посудины, как у меня тотчас же начались видения.

— Видения чего, Джек?

Мистер Гувернер стиснул рукой мое плечо и произнес:

— Чего-то наподобие женщины.

— Ну да, старый ваш недуг. Ну, Джек, от него вам не избавиться, проживите хоть до ста лет.

— Не говорите так, потому что я куда как серьезен. Всю ночь напролет я видел перед собой одно и то же видение, а весь день напролет это же видение столь околдовывало меня на кухне, что просто диву даюсь, как это я не отравил всю команду. И учтите: все это вовсе не плод моего воображения. Хотите сами лицезреть это видение?

— Разумеется, сгораю от нетерпения.

— Тогда вот оно! — объявил Джек, указывая на мою сестру, которая украдкой выбралась из гостиной вслед за нами.

— В самом деле? — удивился я. — Ну тогда, милая Пэтти, думаю, нет смысла спрашивать, не являлся ли и тебе какой-нибудь дух?

— Беспрестанно, Джо, — заверила она меня.

Когда мы все втроем вернулись назад и я представил мою сестру как призрака угловой комнаты, а Джека — как призрака ее комнаты, эффект был поистине непревзойденным — в полном смысле слова, гвоздем вечера. Мистер Бивер особенно пришел в неистовое ликование и то и дело повторял, что еще чуть-чуть — и он на радостях спляшет хорнпайп[11]. Мистер Гувернер не преминул тотчас же обеспечить это необходимое «чуть-чуть», предложив станцевать хорнпайп на пару, — и тут мы получили уникальнейшую возможность наблюдать всевозможнейшие коленца, скачки, прыжки, проходки вприсядку и прочие разнообразные выверты на непрерывно трясущихся ногах, каких никому из нас в жизни до сих пор не доводилось видеть и вряд ли доведется впредь. Мы смеялись до упаду и били в ладоши как заведенные, покуда вконец не ослабели, а потом Старлинг, не желая никому уступать, почтил нас более современным танцевальным номером в ланкаширском стиле «пляски в сабо» — и, как я свято верю, это был длиннейший танец на моей памяти, в котором стук его подошв становился то локомотивом, движущимся под сводами туннелей и по открытой местности, то еще кучей разнообразнейших вещей, о которых мы никогда бы не догадались, если бы сам он не объяснил нам, что это значит.

Тем вечером, прежде чем разойтись по комнатам, мы единодушно решили, что наше трехмесячное пребывание в доме с привидениями будет увенчано свадьбой моей сестры и мистера Гувернера. Белинду возвели в сан подружки невесты, а Старлинг был избран шафером.

Словом, мы все жили в этом доме как нельзя более счастливо, и ни на миг нас не потревожило ничто, кроме наших собственных фантазий или воспоминаний. Как вы уже, должно быть, догадались, жена моего кузена, преисполненная великой любви к мужу и нескончаемой благодарности за то, как преобразила ее эта любовь, поведала нам его устами свою собственную историю. И я уверен, что этот поступок заставил всех нас лишь еще сильнее любить и уважать ее.

И вот, наконец, не успел еще миновать самый короткий месяц в году, одним чудесным утром все мы отправились в церковь с таким видом, словно не происходило ровным счетом ничего необычного, и там Джек и моя сестра были повенчаны со всей разумностью, с какой только это могло быть устроено. Мне остается лишь отметить, что с тех пор Белинда и Альфред Старлиг сделались в высшей степени задумчивы и сентиментальны и поклялись обвенчаться в той же самой церкви. По моему разумению, это превосходнейшее решение для них обоих и союз их будет куда как полезен и здравомыслящ по нашим временам. Он хочет обрести чуточку поэзии, она ищет чуточку прозы, а сочетание этих двух элементов и составит счастливейший брак, какой я только могу пожелать для всего рода человеческого.

Итак, я описал эту рождественскую встречу в доме с привидениями и от всего сердца посвящаю всем моим читателям. Давайте же вспомним о величайшей добродетели, вере, и да не злоупотребим мы ею, но дадим ей наилучшее применение, неколебимо веря в великую рождественскую книгу Нового Завета и друг в друга.

Судебный процесс по делу об убийстве

Я всегда замечал, что даже у людей весьма умных и образованных редко хватает мужества рассказывать о странных психологических явлениях, имевших место в их жизни. Обычно человек боится, что такой его рассказ не найдет отклика во внутреннем опыте слушателя и вызовет лишь смех или недоверие. Правдивый путешественник, которому доведется увидеть чудище вроде сказочного морского змея, не колеблясь сообщит об этом, но тот же самый путешественник вряд ли легко решится упомянуть о каком-нибудь своем странном предчувствии, необъяснимом порыве, игре воображения, видении (как это называют), пророческом сне или другом подобном же духовном феномене. Именно подобной сдержанности я приписываю то обстоятельство, что эта область окутана для нас таким туманом неопределенности. Мы охотно говорим о фактах окружающего нас внешнего мира, но о своих переживаниях, не поддающихся рациональному объяснению,