«Поступай с честью, и честь придет тебе на помощь».

Видение приказало ему доверять Садеасу. Но он никогда не сможет объяснить это Адолину. Сын не только ненавидел Садеаса, но и считал, что видения — порождения больного ума Далинара. Оставалось лишь продолжать то, что он и так делал.

И каким-то образом заставить великих князей объединиться.

Семь лет назад

- Ямогу ее спасти, — сказал Каладин, стягивая рубашку.

Девочке было всего пять лет. И она умирала.

— Я могу ее спасти, — снова пробормотал он себе под нос.

Собралась толпа. Прошло два месяца со смерти светлорда Уис­тиоу; у них все еще не было градоначальника. Все это время он почти не видел Лараль.

Кэлу было всего тринадцать, но его хорошо учили. Первая опас­ность — потеря крови; нога ребенка сломана, перелом открытый, и там, где кость пробила кожу, пузырилась красная кровь. Кэл прижал­ пальцы к ране и понял, что они дрожат. Торчащий обломок кос­ти был скользким, влажным от крови. Какие артерии порвались?

— Что ты делаешь с моей дочкой? — Широкоплечий Харл протолкался через толпу зевак. — Ты, кремлец, буревая отрыжка! Не трогай Миасаль! Не...

Харл замолчал, когда несколько мужчин оттащили его. Они знали, что Кэл, который просто проходил мимо, был единственной на­деждой девочки. Алима уже послали за отцом Кэла.

— Я могу ее спасти, — повторял Кэл.

Она была бледная и не шевелилась. Эта рана на голове, воз­можно...

«Нет времени об этом думать».

Одна из артерий голени была рассечена. Мальчик соорудил из своей рубашки жгут, чтобы остановить кровотечение, но ничего не вышло. Продолжая прижимать пальцы к порезу, он крикнул:

— Огонь! Мне нужен огонь! Быстрее! Кто-нибудь, дайте мне рубашку!

Несколько мужчин бросились за огнем, а Кэл приподнял ее ногу. Кто-то поспешно сунул ему свою рубашку. Кэл знал, куда надо нажимать, чтобы перекрыть артерию; жгут соскальзывал, но не его пальцы. Он стискивал эту артерию, прижимая рубашку к остальной­ части раны, пока Валама не вернулся с горящей свечой.

Они уже начали нагревать нож. Хорошо. Кэл взял его, приложил к ране, и ноздри защипало от запаха горелой плоти. Налетел прохладный ветерок и унес вонь с собой.

Руки Кэла перестали дрожать. Он знал, что следует делать. Мальчик действовал с проворством, которому сам удивлялся, и бе­зупречно прижег рану — наставления отца сыграли свою роль. Ему по-прежнему нужно было как-то остановить артериальное кровотечение — прижигания для такой большой артерии, скорее всего, недостаточно, но жгута и прижигания должно хватить.

Когда он закончил, кровь остановилась. Он выпрямился, улыбаясь. А потом заметил, что из раны на голове Миасаль кровь тоже не течет. Ее грудь не двигалась.

— Нет! — Харл рухнул на колени. — Нет! Сделай что-нибудь!

— Я... — начал Кэл.

Он остановил кровотечение. Он...

Он ее потерял.

Кэл не знал, что сказать, как ответить. Нахлынула сильная, жуткая тошнота. Харл оттолкнул его прочь, рыдая, и Кэл упал. Мальчик снова начал трястись, когда Харл обнял бездыханное тело.

Толпа вокруг хранила молчание.

Через час Кэл сидел на крыльце перед хирургической комнатой и плакал. Его охватила тихая скорбь. Он все еще трясся. Слезы катились по щекам.

Мальчик сидел, прижав колени к груди и обхватив их руками, и пытался понять, что бы такое сделать, как прийти в себя. Может, есть лекарство от этой боли? Забинтовать глаза, чтобы не текли сле­зы? Он должен, должен был ее спасти...

Послышались шаги, и на него упала тень. Лирин присел на корточки напротив сына:

— Я осмотрел твою работу. Ты все сделал правильно. Я тобой горжусь.

— У меня ничего не вышло, — прошептал Кэл.

По одежде мальчика расползались красно-коричневые пятна. Еще недавно они были алыми, но теперь кровь впиталась в ткань.

— Я знавал людей, которые часами упражнялись, но при виде настоящей раны столбенели. Когда такое происходит неожиданно, все куда сложнее. Ты не застыл как истукан, ты бросился к ней, ты пытался помочь. И все сделал хорошо.

— Не хочу быть лекарем, — сказал Кэл. — Я не справлюсь.

Лирин вздохнул, обошел ступени и сел рядом с сыном:

— Кэл, увы, но такое случается. Ты больше не мог ничего сделать. Ее маленькое тело слишком быстро истекло кровью.

Кэл не ответил.

— Тебе следует научиться тому, когда надо переживать, — мягко проговорил Лирин, — а когда — отпускать. Ты сам все поймешь. Я тоже в молодости через это прошел. У тебя появятся свои мо­золи.

«Разве это хорошо? — подумал Кэл, и по его щеке скатилась еще одна слеза. — Научиться тому, когда надо переживать... а когда — отпускать...»

Где-то далеко Харл все еще оплакивал свою дочь.

Достаточно взглянуть на последствия его краткого визита в Сель, чтобы понять мою правоту.

Каладину не хотелось открывать глаза. Если откроет, то проснется. А если проснется, то боль — жжение в боку, ноющие ноги, тупая пульсация в руках и плечах — окажется не просто ночным кошмаром. Она станет настоящей. И вся будет его.

Он подавил стон и перевернулся на бок. Болело все тело. Каж­дая мышца, каждый дюйм кожи. Голова гудела. Казалось, страдали даже его кости. Хотелось лежать без движения, пока Газ не придет и не вытащит его из барака за ноги. Это было бы легко. Разве он не заслужил хоть однажды что-то получить легко?

Но он не мог этого себе позволить. Перестать двигаться, сдаться — это то же самое, что умереть, а это недопустимо. Каладин уже принял решение. Он поможет мостовикам.

«Хэв, будь ты проклят. Даже сейчас тебе ничего не стоит пинком выгнать меня из койки». Каладин отбросил одеяло и вынудил себя встать. Дверь в казарму была приоткрыта ради свежего воздуха.

Когда он поднялся, стало хуже, но для мостовика время на вос­становление сил было непозволительной роскошью. Держись или сдохни. Каладин уперся рукой в неестественно гладкий духозаклятый камень казарменной стены, чтобы не упасть. Потом глубоко вздох­нул и пересек помещение. Странное дело, многие уже проснулись и сидели. Молча наблюдали за Каладином.

«Ждали, — понял Каладин. — Хотели увидеть, встану ли я».