— Ничего-ничего, вы не волнуйтесь! Вам обязательно нужно приехать, девушка, у вас очень хороший голос и слух тоже.

— Правда? — Спросила она, но он этого уже не слышал, Громобой с угрозой на лице выдернул телефон из руки Палия.

— Отдай! Мой телефон. И девушка тоже.

— С какой стати, когда это она стала твой? — возмутился Палий. — Я музыкальный руководитель. Меня уважать надо.

— А я худрук, концертмейстер, и солист.

— Я тоже солист. Я музыку пишу.

— А я… я… Герой России.

— Не считается. Запрещённый приём. У нас, в стране, все герои.

— Но я больше.

— Да, ты больше. Это факт. — Соглашается Палий.

— Потому и молчи, композитор. Короче, я говорю, пусть приходит. Сегодня.

— В любое время. Мы ждём. Скажи.

— Говорю. А что остаётся бедному Громобою? Только радировать.

— Да приятным голосом радируй, заслуженный артист, не таким, как сейчас. Напугаешь человека.

— Девушку.

— Тем более. С певицами нужно нежно, деликатно… Дай сюда, я покажу.

— Ага, сейчас. Я сам могу. Девушка… Тьфу ты, чёрт, Нет-нет, это не вам девушка, извините, Натали, вы…

Сообщил ей координаты времени и места, отключил телефон.

— Сколько в наличии времени у нас? — спрашивает Палий.

— Двести десять минут. — Чётко отвечает Громобой.

— Теперь я буду Карлсоном. — детским голосом заявляет Палий.

Копируя Громобоя, таким же тонким детским голосом, только на октаву выше и вполне серьёзно, Палий изобразил финальную часть музыки «Полёт шмеля» Римского-Корсакова, одновременно с этим переворачиваясь на живот. — Я — «Карлсон», я — «Карлсон», не обгореть бы. — Тонким голосом пищит он. — Перево-орачиваемся. Перевернулись! Отключаемся!

Одинаково положив головы на скрещенные руки, друзья умолкли.

— Отключился?

— Отключился!

— Бай-бай, товарищ!

— Гуд бай, сэр!

— Угу…

— Давай!

Через паузу, казалось пилоты уснули, Палий из-под рук, глухо спрашивает:

— Толян, ты не спишь?

— Нет… пока. А что?

— Я тут о той девушке подумал, о Натали, и представляешь, меня кажется Муза посетила… Ага! Темка одна интересная в голове появилась, крутится, для неё, на два голоса.

— На четыре…

— Ага, ещё и лучше будет. Зараза! Спать не даёт. У тебя листка бумажки какой случайно нет?

— Нет. Ну-ка, напой… Немедленно. Ну! Не то уйдёт.

— Не уйдёт, — соскакивая, и подхватывая форменную одежду, заметил Палий. — Не успеет.

— Только осторожно, осторожно! Не тряси башкой, не тряси, не то Муза выскочит, — тоже подскакивая, потребовал Громобой.

— Не выскочит. Впер-рёд! К р-роялю!

Так, не одеваясь, зажав одежду подбородком, Громобой уже по лестнице спускался…

Всё насмарку

В армии все и всегда знают, когда объявят тревогу, когда выезд на стрельбы, когда на учения, — всё и все. Потому что армия. Ни один командир, от старшего, до младшего не хочет иметь у себя «плохие» результаты. И не позволит. Это факт. И предупредят военнослужащих когда надо, и замки на ружпарках заранее откроют, и боевую технику подготовят, и специальные занятия предварительно проведут, и авторота регулировщиков выделит, и рота обеспечения заранее выдвинется на будущий полигон или рубежи (для обустройства), и «проверяющие» заранее в полку «высветятся». Всё заранее. А всё равно мандраж. Предощущение будущих испытаний — не сахар. Нервничают и переживают все. Это проверено. Абсолютно так.

Гвардейский артиллерийский полк дивизии особого назначения хоть и не на Курилах дислоцировался, но его трясло. Месяц назад — мелко-мелко, теперь крупно. И не боевой выезд тому причиной, что интересно, с боевыми стрельбами и прочим, и не показательные кроссы с преодолением всего, что можно преодолевать солдатам на специально подготовленном рельефе местности, а… всего лишь смотр-конкурс «У кого таланты лучше». Солдаты очень хотели в нём участвовать, очень старались. От результатов зависит — возможно! — краткосрочный отпуск с желанной поездкой домой, внеочередные звания, внеочередные увольнения в город, конечно же, грамоты, и праздничный обед… Праздничный обед, это да! Это — о!! Праздник, в общем. Примерно то же самое ожидали и офицеры: и командиры рот и командир дивизиона, и лейтенант Круглов и полковник Колесов, и майор Суслов и майор Фефелов, и зам по строевой, и зам по физо, и… Все. И лейтенант Фомичёв со своим оркестром, естественно, и зам главы управы районной администрации товарищ Романенко Артур Алексеевич, со своими вокальными данными, если уж САМ!.. президент его хочет услышать — вспомнили таки, не забыли! — завтра, к одиннадцати ноль-ноль — как штык! — при параде, Романенко А.А. обещал в полку быть. Все ждали, кроме полковника Ульяшова. Он отлично помнил тот негласный приз, который ждёт проигравшего. Потому больше всех и волновался. Завтра — уже завтра! — как пообещал полковник Палий, ножны будут отброшены, шпаги скрещены и, — Бог рассудит. В смысле солдаты.

В эту ночь, накануне смотра, многие военнослужащие «отбились» позже обычного времени. Полк, как всегда, они — выступающие «артисты», кто свой «образ» ещё раз репетировал, кто слова повторял, кто движения оттачивал, кто ботинки чистил… Как рядовой Кабаков, например, форму отгладил, ботинки начистил, на память повторял репризные вставки между номерами, потому что дирижёром военного оркестра «ведущим» концерта назначен был, из-за внятной дикции, показательной выправки, артистической пластики, и манерам. Дежурные по ротам и не одёргивали в этот раз, понимали волнение «артистов», сами переживали. Но уснули. Все… Все! Кроме дежурного наряда, конечно.

И только они уснули, — идиотизм какой-то! — неожиданно, среди ночи — именно в 2 ноль-ноль — ни с того, ни с сего! — прозвучал сигнал боевой тревоги, и грозно-всполошенные голоса дежурных при этом: «Рота, подъём! Боевая тревога! Подъём, подъём! Быстро, быстро, бегом!» Срочников — с разной скоростью — как ветром с кроватей сдуло. Голова не верила, это заметно было, сердце от страха сжималось, что на лицах отражалось, но руки привычно делали своё дело, натягивали одежду, ноги несли всё это в ружпарк, оттуда, со всем необходимым в строй.

Всё это, конечно же, автоматически, потому что отработано. Вопрос только в том, почему смотр-конкурс начинается таким именно образом или что это? Фишка командиров? Сюрприз?! Никто такого не ожидал. Не ожидал и полковник Ульяшов. Уж кто-кто, а он-то, казалось бы, первым должен был знать, ан нет… Всполошился. Что случилось? Война? Политическая заварушка? Учения? Что? Главное, неожиданно. Хорошо, он в своём кабинете спал — задремал — не раздеваясь, так заместителя командующего дивизией, едва галстук и причёску в порядок привёл, с докладом и встретил, мол, в полку всё хорошо, все на месте, и я вот, уже… Генерал-майор Коломиец, бывший по Молдавии сослуживец генерала Лебедя, молодой, энергичный и резкий, в полевой форме, с портупеей, с пээмом в кобуре, с противогазной сумкой на боку, со сжатыми губами, нахмуренными бровями — что в сумме ничего хорошего полку не предвещало — выслушал исполняющего обязанности командира полка, полковника Ульяшова, коротко скомандовал: «Хорошо! Сбор на плацу, по полной боевой, все подразделения. Действуйте!», и выразительно посмотрел на свои наручные часы. За его спиной толпились несколько штабных офицеров из дивизии, «посредники».