— РОДЫ… НАЧАЛИСЬ, — из усиленного динамиками голоса исчезлиинтонации Джона Уэйна. — РОДЫ… НАЧАЛИСЬ, — и тут голос запел, имитирую БобаДилана, отчего Сюзанна уж скрипнула зубами. — С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ… КРОШКА!.. СДНЕМ… РОЖДЕНЬЯ! С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ… ДОРОГОЙ МОРДРЕД… С ДНЕМ… РОЖДЕНЬЯ!

Сюзанна визуализировала огнетушитель, висящий на стене у нееза спиной, когда повернулась, он, само собой, там и висел (правда, без надписи«ТОЛЬКО ТЫ И „СОМБРА“ МОГУТ ПОМОЧЬ ПРЕДОТВРАТИТЬ ПОЖАР» и рисунка,изображающего Шардика, хранителя Луча, в шляпе медвежонка Смоуки [107]:опять подшутило подсознание). Когда она спешила к стене, по неровному, втрещинах полу, обходя упавшие потолочные панели, новый приступ боли пронзилтело, опалив огнем живот и бедра, вызвав желание согнуться пополам и обхватитьруками огромный камень в ее чреве.

«Долго это не продлится, — подумала она голосом, которыйчастично принадлежал Сюзанне, а частично — Детте. — Нет, мэм. Этот малойнесется, как экспресс».

Но тут боль чуть опустила. Сюзанна сдернула со стеныогнетушитель, направила черный рожок на горящий пульт управления, нажалапусковую кнопку. Из огнетушителя вырвалась струя пены, накрывая пламя.Послышалось шипение, в нос ударил неприятный запах, напоминающий запах горящихволос.

— ПОЖАР… ПОТУШЕН, — объявил голос «Догана». — ПОЖАР…ПОТУШЕН, — и вновь изменился, стал голосом английского лорда. — ДОЛЖЕНПРИЗНАТЬ, ОТЛИЧНАЯ РАБОТА, СЮЗАННА, СРАБОТАНО ПРЕВОСХОДНО!

Сюзанна вновь метнулась через напоминающий минное поле пол«Догана», схватила микрофон, включила. Над головой, на одном из двух работающихтелевизионных экранов, Миа шла к цели, пересекала Шестидесятую улицу. И тутСюзанна увидела зеленый навес с поджаренным поросенком, и сердце ее упало. НеШестидесятую, а Шестьдесят первую. Укравшая ее тело стерва практическидобралась до цели.

— Эдди! — закричала она в микрофон. — Эдди или Роланд! —какого черта, надо обращаться ко всем, вдруг кто-нибудь да услышит. — Джейк!Отец Каллагэн! Мы уже и «Дикси-Пиг» и собираемся родить этого чертова ребенка!Постарайтесь найти нас, если сможете, но будьте осторожны!

Она вновь посмотрела на экран. Миа уже перешла улицу, стоялана той стороне, где находился ресторан, смотрела на зеленый навес. Внерешительности. Могла она прочитать «ДИКСИ-ПИГ»? Скорее всего, нет, но ужсмысл картинки наверняка поняла. Улыбающийся, поджаренный поросенок. И долгостоять на пороге она не могла, роды-то начались.

— Эдди, я должна идти. Я люблю тебя, сладенький! Что бы нислучилось, помни об этом! Никогда не забывай! Я тебя люблю! Это… — ее взглядупал на шкалу с тремя секторами. Стрелка уже вышла из красного. Сюзаннаподумала, что в желтом секторе она останется до завершения родов, а потомсместится в зеленый. Если, конечно, все пройдет гладко. Тут до нее дошло, чтоона все еще сжимает в руках микрофон.

— Это Сюзанна-Миа, связь отключаю. Да пребудет с вами Бог,мальчики. Бог и ка.

Она поставила микрофон на пульт и закрыла глаза.

12

Сюзанна мгновенно почувствовала происшедшие в Миа изменения.Хотя она по-прежнему стремилась в «Дикси-Пиг» и схватки значительно усилились,в мыслях у нее было другое. Она думала об Одетте Холмс и о том, что МайклШвернер называл «Миссисипским летним проектом» (а работяги Оксфорда называлиего еврейчиком). Эмоциональная атмосфера, в которую вернулась Сюзанна,напоминала затишье перед яростной сентябрьской грозой.

«Сюзанна! Сюзанна, дочь Дэна!»

«Да, Миа».

«Я согласилась стать смертной».

«Ты так говорила».

И Миа определенно выглядела в Федике смертной. Смертной иглубоко беременной.

«Однако, я упустила многое из того, что и являетсяпривлекательным в короткой жизни. Не так ли? — горе, переполнявшее голос, рвалодушу; удивление раздирало ее еще сильнее. — И у тебя нет времени рассказать мнеоб этом. Во всяком случае, сейчас».

«Поедем куда-нибудь еще, — предложила Сюзанна, без особойнадежды. — Остановим такси, поедем в больницу. Родим его вместе, Миа. Может,даже сможем вместе рас…»

«Если я поеду куда-то еще, он умрет, и мы вместе с ним, —говорила она со стопроцентной уверенностью. — А я должна его родить. Менялишили всего, кроме моего малого, и я его рожу. Но… Сюзанна… прежде чем мывойдем… ты говорила о своей матери…»

«Я солгала. В Оксфорде была я. Ложь проще попытки объяснитьпутешествия во времени и существование параллельных миров».

«Покажи мне правду. Покажи мне свою мать. Покажи, прошутебя!»

Времени просчитать все последствия этой просьбы у Сюзанны небыло. Она могла или согласиться, или резко отказать. Сюзанна выбрала первыйвариант.

«Смотри», — коротко ответила она.

13

В стране Память время всегда настоящее. Там есть Ненайденнаядверь (о, потерянная) и когда Сюзанна нашла ее и открыла, Миа увидела женщину счерными, зачесанными назад волосами и удивительными серыми глазами. Блузкуженщины у шеи украшает камея. Он сидит за кухонным столом, это женщина, и еенавечно освещают падающие в окно солнечные лучи. В этом воспоминании часывсегда показывают девять минут третьего октябрьского дня 1946 года. Большаявойна закончилась, по радио поет Ирен Дей, на кухне стоит запах имбирнойковрижки.

— Одетта, подойди и посиди со мной, — говорит женщина, еемать. — Съешь что-нибудь сладенькое. Ты хорошо выглядишь, девочка.

И она улыбается. О, ушедший, унесенный ветром скорби призраквозвращается вновь!

14

Прозаично, однако, скажете вы, можете так сказать. Юнаядевушка возвращается домой из школы, с портфелем учебников в одной руке, смешком с физкультурной формой в другой. На ней белая блузка, плиссированнаяюбка из шотландки, гольфы с бантами по бокам, оранжево черные, в цветах школы.Ее мать, сидящая за столом, поднимет голову, смотрит на нее, предлагает кусоктолько что испеченной имбирной коврижки. И этот лишь единственный момент измиллиона ему подобных, единственное мельчайшее событие, из которых сотканажизнь. Но от этого видения у Миа перехватывает дыхание (ты хорошо выглядишь,девочка). И в конце ты можешь стать женщиной, сидящей у стола под подающими вокно солнечными лучами. Ты можешь стать той, кто смотрит на ребенка, храбровыплывающего из гавани детства. Ты можешь стать ветром, надувающим парусасвоего ребенка. Ты. «Одетта, подойди и посиди со мной». Дыхание Миа начало сосвистом выходить из груди. «Съешь что-нибудь сладенькое». Ее глазазатуманились, улыбающийся поросенок на навесе сначала раздвоился, потомучетверился. «Ты хорошо выглядишь, девочка». Какой-то отрезок времени лучше,чем никакого. Даже пять лет, а может, и три, лучше, чем отсутствие времени. Онане умела читать, не была ни в больше-чем-доме, ни в никаком доме, но с такимматематическим расчетом могла справиться без проблем: три — лучше, чем ничего.Даже один лучше, чем ничего. Ох… Ох, но… Миа думала о мальчике с голубымиглазами, входящим в дверь, которого она находила, а не теряла. Она думала отом, как скажет ему: «Ты хорошо выглядишь, сынок!» Миа расплакалась. «Что янаделала?» — ужасный вопрос. "А что я могла сделать вместо того, чтосделала? — еще ужаснее. О, Дискордия!