что толпа, возбужденная экстремистскими призывами, будет делать то, чего не сделает один человек в одиночку, — заключили авторы. — Демократия и анархия несовместимы».

Такая «анархия», как опасались авторы, может возникнуть в результате политического митинга, запланированного на 22 февраля в Ижевске. Многие опасались, что митинг, который был организован «Движением за демократию», радикальной левой политической организацией, которая была откровенно антикоммунистической, могла быть использована как спусковой крючок для политического насилия. Однако на митинге, в котором приняли участие более 10 000 человек, насилия не было. Хоть он и длился 2,5 часа и выступили более 30 публичных ораторов. «Обе стороны, — отмечается в статье под названием «Митинг», опубликованной в «Удмуртской правде», — защитники и защищаемые, были на высоте».

Многие из выступавших были представителями рабочего класса, которые осуждали «убожество жизни и убожество властей», пустые полки в магазинах, плачевную жилищную ситуацию и удручающее состояние здравоохранения.

Многие из присутствующих, казалось, потеряли веру в способность и готовность «системы» осуществить необходимые изменения. Как отметил Евгений Шумилов, сопредседатель Движения за демократию, «проблема не в одной одиозной личности и даже не в дюжине из них. Они могут заменить ржавые винты и колеса на нашем громоздком локомотиве, который якобы собирается сделать остановку в коммуне, но даже с новыми деталями мы не достигнем этого яркого сияния и через 100 лет. Нам нужно заменить весь локомотив».

«Локомотив» был всеобъемлющим. Шумилов и ему подобные устали от Михаила Горбачева, высмеивая перестройку как «псевдонаучную идеологическую доктрину». Присутствовавшая толпа была явно согласна; они потеряли веру в Коммунистическую партию, представителей которой заглушали свистом и улюлюканьем, когда они пытались обратиться к участникам митинга.

Выборы — мнимая цель митинга — сами по себе были подозрительными. Более 200 должностных лиц Коммунистической партии были выдвинуты «системой» для борьбы за 200 мест в Удмуртском Совете. Требования об отставке всего удмуртского партийного аппарата были выдвинуты организаторами с одобрения большинства присутствующих.

Выборы, назначенные на 4 марта, вырисовывались на горизонте, и эмоции были на пределе. Как заметил корреспондент «Удмуртской правды», «улицы — не лучшее место для принятия взвешенных решений».

24 февраля я отправился в Москву вместе с Энн Мортенсон, переводчицей HTSC, для еженедельной поездки по связям с посольством. Наши советские сопровождающие предупредили нас о том, что в воскресенье, 25 февраля, мы не должны находиться где-либо, кроме нашего гостиничного номера или посольства США. «Если вам нужно выйти, — сказали они нам, — держитесь окраин города. Но прежде всего избегайте центра. Там будет демонстрация, и националисты и радикалы планируют устроить беспорядки. Возможно насилие».

Как и многие инспекторы, увлеченные советскими делами, мы с Энн отслеживали политическую ситуацию в Советском Союзе и были осведомлены о запланированной демонстрации, о которой нас предупреждали наши сопровождающие, и о возможности насилия. Мы наблюдали, как местные власти Воткинска предупреждали о подобных беспорядках в Ижевске неделей ранее, но демонстрации прошли мирно. Мы с Энн обсуждали московскую демонстрацию, и мы согласились с тем, что хотим занять места в первом ряду на шоу. Я поблагодарил наших советских сопровождающих за их беспокойство по поводу нашей безопасности и сказал, что мы со всей внимательностью отнесемся к их предостережениям, когда будем находиться в Москве.

Ранним утром следующего дня я и Энн заселились в гостиницу «Украина» и отправились к ближайшей станции метро «Киевская», где сели на поезд до станции «Парк культуры». Именно у этого парка собиралась демонстрация. На воскресенье были запланированы две демонстрации, обе созванные национальным демократическим фронтом, коалицией оппозиционных групп, стремящихся к избирательному единству на предстоящих выборах 4 марта. Демонстрация в парке Горького, которую организаторы назвали «митингом», была южной группой участников. Одновременная «встреча» должна была состояться на севере Москвы в одно и то же время. По окончании выступлений организаторы планировали, что два митинга пройдут маршем к центру города, где они объединят свои силы.

Символизм даты, выбранной для демонстрации, не ускользнул от внимания тех, кто знаком с российской историей, — по старому григорианскому календарю 25 февраля было третьим и последним днем массовых протестов в Санкт-Петербурге, которые привели к краху правления царя Николая II. 26 февраля армия была выведена на улицы для подавления беспорядков, прежде чем в итоге перейти на сторону революционеров. Возможно, среди нынешних демонстрантов были такие, кто надеялся, что история повторится. По характеру их реакции было ясно, что по крайней мере некоторые из советских властей опасались, что это произойдет.

Наши советские сопровождающие предупредили нас, что в этой демонстрации может быть более миллиона участников, но, судя по пассажиропотоку в поезде до парка Горького, где была видна лишь горстка людей со свернутыми транспарантами, фактическая посещаемость должна была быть намного меньше. Действительно, Энн и я были поражены разницей в численности демонстрантов и советских сил безопасности, развернутых для их сдерживания. Буквально как только мы с Энн вышли из метро, то оказались в настоящем море полиции и военнослужащих Министерства внутренних дел, все в защитном снаряжении. В каждом квартале были сформированы роты ОМОНа численностью 150–200 человек, еще сотни разместились в самом парке Горького, где службы безопасности оборудовали командный пункт. Вокруг толпились десятки сотрудников службы безопасности в штатском, а на прилегающих улицах были заранее расставлены машины скорой помощи и «автозаки».

Около 10:30 утра начали прибывать первые демонстранты, состоящие в основном из молодых организаторов и пожилых женщин. Всего две недели назад, 7 февраля, Центральный комитет Коммунистической партии после бурного трехдневного заседания проголосовал за отказ от руководящей роли, предписанной ему статьей VI Советской Конституции 1977 года, которая предоставляла КПСС монополию на политическую систему. Это было частью генерального плана Михаила Горбачева по переходу Советского Союза от однопартийной системы к такой, где сильная исполнительная власть руководила демократическими институтами, состоящими из нескольких различных политических партий. (Это также было целью Андрея Сахарова, когда он попытался выступить на Съезде народных депутатов 12 декабря 1989 года, но был остановлен Горбачевым. Серьезные изменения в советской политике, по-видимому, могли произойти только по графику Горбачева.)

Однако, как и практически во всех аспектах его реформ, связанных с перестройкой, существовала огромная разница между видением и реальностью. Хотя КПСС предполагала, что она будет играть важную роль — если не главную — в оказании помощи при формировании и руководстве этими новыми политическими партиями, у нее не было мандата на это. Власть теперь находилась в руках людей, которые, без каких-либо консультаций ни с КПСС, ни с центральными властями, действовали так, как считали нужным. Но все это было ново для авангарда эксперимента с советской демократией. В конце концов в парке Горького собрались примерно 100