отношения между двумя странами. В то время как те, кто работал на заводе, боролись со сложностями установки КаргоСкана и последствиями изменений, произошедших во время перестройки, знание того, что мы, американцы и советские люди, смогли объединиться и оказать спасительную помощь девочке Ораковой, вселило в нас надежду, что мы снова сможем вместе найти способ разрешить наше гораздо более сложное и затрудненное положение.

Глава 7

Дорога в Капустин Яр

«Спустя годы борьбы мы поняли, что не путешествие зависит от нас, а мы зависим от путешествия».

Джон Стейнбек Путешествия с Чарли в поисках Америки

Смерть легенды

Вечером 31 декабря 1989 года инспекторы не посещали дома работников Воткинского завода по случаю Нового года. 1990 год начался с того, что на него навалилась пелена, вызванная сложными экономическими и социальными проблемами, вызванными перестройкой, и тем пугающим воздействием, которое это оказало на американо-советские отношения на объекте контроля, который уже работал в условиях стресса, вызванного продолжающимися трудностями с установкой КаргоСкана. Одним из показателей состояния отношений между инспекторами и теми, кто следил за ними, были статусы различных заявок, представленных для разрешенной договором социальной деятельности. Советская чувствительность к наличию 30 американцев, живущих в самом сердце того, что когда-то было закрытым городом, создало встроенную сдержанность в отношении свободы передвижения со стороны американцев, при этом уровень доступа колебался стечением времени.

По большей части Советы ссылались на вопросы взаимности, утверждая (почти всегда без обоснования), что США ограничивают передвижение советских инспекторов в Магне, штат Юта. Подобные утверждения были легко опровергнуты, как с точки зрения имеющейся в руках американских инспекторов актуальной информации о текущей общественной деятельности советских инспекторов, которая могла (и часто подкреплялась) прямой телефонной связью, поддерживаемой инспекторами, между должностными лицами Воткинского завода и советским персоналом, работающим на заводе «Геркулес».

Однако начиная с весны 1989 года заявки начали возвращать по новой причине, одна из которых уже не могла быть сопоставлена с положением дел у советских инспекторов в США. Речь шла о нашей безопасности. В то время как предыдущие советские оправдания за отклонение заявок часто граничили с мелочностью, когда речь заходила об ухудшении ситуации с безопасностью в Воткинске и других местах, Советы не преувеличивали. Поскольку затягивание поясов, вызванное новой экономической реальностью, начало оказывать влияние на широкие слои населения Вокинска, уровень гнева и язвительности начал выходить на поверхность в обществе, где подобные акты социально-экономического недовольства почти никогда не проявлялись в политической форме, особенно в промышленном городе, таком как Воткинск. Инспекторы смогли отследить социальный барометр, прочитав местную газету «Ленинский путь», в которой было опубликовано несколько откровенных статей о влиянии перестройки на местное население.

В дополнение к заметному увеличению актов «хулиганства» (грабежи, нападения, вандализм), в документе рассматривался рост русского национализма, отражающий негативную реакцию этнических русских на любой элемент общества— в данном случае местное удмуртское население (этническая принадлежность, отличная от Пермского [финского] населения, составляющего около 27 % жителей одноименной Удмуртской Республики), которому, как считалось, был предоставлен преференциальный режим. И снова Джон Сарториус и Энн Мортенсон прекрасно справились с переводом этих статей и предоставлением анализа, выпустив третий том своей серии «Перестройка в глубинке», посвященный «Удмуртии и национальному вопросу». Опубликованный в сентябре 1989 года этот том высветил те социальные проблемы, которые Советы предпочли бы не демонстрировать американским инспекторам.

К февралю проблема отклоненных социальных заявок стала соперничать с продолжающимися разногласиями по КаргоСкану в плане акцентирования внимания на этом вопросе инспекторами США на еженедельных встречах с их советскими коллегами. Поскольку договор предусматривал относительную свободу передвижения в пределах 50-километрового периметра вокруг объекта контроля, Советам не могло сойти с рук отклонение каждого запроса. Инспекторы неоднократно обращались с просьбами посетить кафе «Космос», но они были отклонены из-за нехватки продуктов. Чтобы компенсировать это, Советы предложили инспекторам попробовать другой ресторан, ресторан «Урал» рядом с Домом культуры. Я принял участие в этом визите. Когда мы пришли в ресторан, там уже сидела горстка советских пар, настроение у них было мрачным. Нас провели в отдельное крыло ресторана, физически отдельное от советских граждан, но все еще находящееся в их поле зрения.

Мы сделали заказ по меню и ждали, когда подадут наши блюда. Там были представлены как основные блюда из курицы, так и из говядины, и мы заказали по нескольку штук каждого из нас. Однако, когда официанты принесли еду, настроение в ресторане стало сердитым. «Почему американцы едят говядину и курицу, — воскликнула молодая леди, — а мы едим картошку?» Быстро стало очевидно, что завод подтасовал колоду в нашу пользу, предоставив ресторану еду, чтобы ею накормить нас. Неучтенным фактором, однако, были советские люди, сытые по горло статус-кво и разозленные на иностранцев, которым была дана прерогатива в выборе тех или иных вещей. И тут советские граждане начали выходить из-за столов и приближаться к нам. Сопровождающие отреагировали молниеносно и быстро вывели нас через заднюю дверь к ожидающему «рафику», который отвез нас обратно на объект контроля. Мы оставили наши блюда нетронутыми, чувствуя себя счастливчиками, что избежали серьезного инцидента.

17 февраля 1990 года «Ленинский путь» опубликовал письмо, озаглавленное «Пусть победит разум: обращение к трудящимся Удмуртии». Это было написано коллективом чиновников Ижевской коммунистической партии, некоторые из которых были кандидатами, баллотировавшимися на выборах в Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации 4 марта, с целью обратиться к тому, что с горечью и негодованием обсуждается на работе, дома, в очередях и автобусах.

Авторы были обеспокоены тоном и содержанием дискурса, имевшего место в преддверии выборов 4 марта. «На наших предприятиях и в нашей республике призывы к участию в митингах и демонстрациях, а в некоторых местах даже к забастовке звучат все громче и громче. Есть листовки, различные слухи и призывы, и на партию безосновательно клевещут. Люди становятся все более взволнованными и распространяют сплетни».

Как и многие коммунисты того времени, авторы изо всех сил пытались справиться с переменами, охватившими их страну. «В кого и во что мы должны верить? — они спросили. — Кто может гарантировать, что кто-то не играет на эмоциях людей и на нынешних трудностях? Кто подливает масло в огонь?»

Жизнь в некоторых частях обширной Советской империи начинала выходить из-под контроля. «Мы смотрим телевизор и видим дикие толпы жестоких головорезов и события в Баку и Душанбе. Если это демократия, то пощадите нас. Может быть, они пытаются сделать наш Ижевск местом очередной бойни?»

Этот страх перед хаосом пронизывал все письмо. «Мы знаем,