Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно. Что с ним? Их последняя встреча всё ещё стояла у Эрины перед глазами. Её поражало, как старший лейтенант Ригер мог быть таким спокойным, словно знал наверняка, что всё будет хорошо. А знал? Или это какое-то смирение солдата перед неминуемой смертью? Неужели он был уже тогда готов? Неужели всё так плохо?
Сердце Эрины заколотилось ещё сильнее, отдавая уже болью за грудиной и не давая нормально дышать. Думать о том, что многие её друзья и знакомые остались на поверхности, было страшно. Удушающе страшно. Она и в самом деле на долю секунды чуть не потеряла сознание, но на смену лёгкому забвению пришла нервная тошнота. Едва ли ей удавалось удержать то малое оставшееся содержимое своего желудка вперемешку с горькой желчью при себе. Всё тело захватила дрожь, от которой мышцы немели и не слушались. Почему именно она в безопасности? Почему все эти служивые не могут помочь остальным? Почему она?
Руки подло тряслись, правую Эрина поднесла к побледневшему лицу, чтобы закрыть холодной влажной ладонью глаза. Искусственная липкая тьма, — Эрина погружалась куда-то в себя. Куда-то, где не было страха, тревоги и отчаяния. Не было ничего.
В один миг она словно бы перестала для самой себя существовать. Не стало той Эрины, которую она в себе чувствовала секунду назад. Сознание лёгкой сизой дымкой улетучилось от дрожащего тела, на которое можно было взглянуть со стороны. Эрина видела себя, но не до конца это осознавала. Не до конца осознавала и себя. Не было ни времени, ни чувств — ничего. Только нежное лавандовое небо, высокие редкие облака, гонимые тёплым лёгким ветром, и широкие поля, геометрически точно очерченные разнообразием своих оттенков, в зависимости от того, что на них росло. Какие-то квадраты робко желтели, другие же свежо зеленели, а третьи вкрадчиво темнели, не успев обнажить хотя бы крошечные ростки. Между некоторыми квадратами скромно обосновалась асфальтированная дорога без разметок, по краям поросшая молодым сорняком.
Эрина растворялась в этом умиротворении, подобно капле краски, упавшей в банку с водой: её цвет там терялся. Цвет, мысли, боль, страхи, разочарование. Только летний ветерок легко ласкал бледную кожу её одинокого образа и доносил до девушки запахи, сложно дающиеся описанию. Но то малое, что ещё оставалось от неё, давало ей вспомнить всё то мягкое, уютное, тёплое, что она ощущала в глубоком детстве, о котором давным-давно позабыла.
Тут она была не одна. Не одинока. Не брошена.
Эрина с какой-то трепетной боязливостью посмотрела на свои руки, и то были детские нежные ручки с небольшими ссадинами и царапинами на мягкой коже. Вместо курсантской формы на ней красовалось голубое платье в белую клеточку. Девушка его вспомнила! С таким приятным, но горьким уколом, будто бы вечность её бытия замкнулась в одном потерянном мгновении, который ей удалось именно сейчас ухватить за лавандовый облачный хвост. Ей снова пять лет. В её сердце ещё не было обиды и боли от потери матери, не было полного понимания того, что отец не рядом. Детская наивность и лёгкость стояли в поле незрелых подсолнухов, которые только-только расстались с последним солнечным светом, и к ним кралась холодная тень вечера.
Тёплое дуновение вынудило маленькую Эрину обернуться и напротив себя увидеть до жути знакомого незнакомца. Он кротко улыбался, его радушное лицо одновременно манило своей неизвестностью, но в тот же момент пробуждало доверие тем, что казалось до щекотки внизу живота знакомым.
Спокойствие. Безопасность. Ветер, дувший со стороны незнакомца, был слегка горячим и игриво подхватывал длинные золотистые локоны его волос, которые в такт движениям воздуха ласкали его ангельское лицо. Такой юный, солнечный и прекрасный, в белой рубашке и тёмных брюках — одновременно простой и яркий, — он завораживал блеском своего образа, пробуждал внутри Эрины одновременно и трепет, и умиротворение. Ей хотелось обмякнуть и упасть в его объятия, раствориться и стать с ним единым целым. Воссоединиться навсегда. Обрести себя. И этот вечный тёплый покой. В его крепких руках.
— Эрина! — её кто-то позвал. Низкий, но звонкий голос растёкся эхом между зелёными стеблями подсолнухов и слился с приближающимися тенями сумерек.
Эрина никого не увидела, после чего сделала робкий шаг в сторону незнакомца, затем снова её окликнул голос. Как раскат грома, он пытался вырвать её из нежного сна. Обернувшись назад, Эрина увидела, как над полем сгущаются угрюмые тучи: что-то рьяно норовило отобрать у неё всё то, что она так долго искала.
Снова посмотрев вперёд, она видела незнакомца на фоне чистого розовеющего неба. Он медленно протянул руку и мягко сказал:
— Теперь ты не будешь одна. Пойдём со мной…
Его голос звучал так мягко, так тепло и уютно. Он словно бы заполнял собой всю ту пустоту, что таилась внутри у Эрины где-то за рёбрами и едко колола. Но именно в этот момент всё окропилось нежным теплом, пустоты не стало — она обратилась живым морем. Земля из-под ног точно уходила, — Эрина была готова лететь.
Лететь вместе с ним. Ведь с ним она не будет одна.
***
— Что за хуйня там происходит?
Фил выглядывал из расселины в земле, в которой укрылся он и его товарищи, внимательно наблюдая за светящимся некто. Время от времени эльф зажигал в руке магический огонёк, который связывал его и кольцо, что он дал Эрине. Но творилось что-то странное: Фил чувствовал, как что-то пытается разорвать эту связь, как что-то огнём и мечом прорывается туда, где ему не место.
— Что ты видишь? — строго спросила его Шарлотта. — Что он делает?
Щурясь от яркого света Фил ответил:
— Нихрена он не делает. Завис в воздухе, ладошки кверху и парит. Сияет, как солнышко в день съезда КПСМ (Коммунистическая Партия Союза Миров)… Жуть.
— Ты ничего не слышишь? — очередной вопрос отчеканила маршал Гриффин.
Фил насупился и снова уставился туда, где светил их недруг. Что он должен был слышать? Как он должен был услышать? Фил терялся, но что-то подсказывало ему, что то, о чём спросила его командующая, действительно важно. Эльф старательно вслушивался в треск магии, что хаотично и звонко заполнял воздух, пока частицы сияния, подобно
