— А что вы собираетесь делать, миссис Питт?

— Ничего. Я уже сделала все, что могла. Теперь решение за вами.

— Фитцгерберт может предать меня ради Фанни и ради себя тоже.

— Возможно, но тогда он навсегда потеряет Фанни и ее любовь. Он достаточно умен, чтобы понимать это.

— Я должен подумать.

— Пожалуйста, поторопитесь. Как только Фанни откажет Фитцгерберту, он поверит в клевету и больше не попросит ее руки.

— Вы оказываете на меня давление, миссис Питт.

Шарлотта впервые улыбнулась.

— Да. Я понимаю, что это очень трудно сделать. Я уверена, что миссис Карсуэлл, я имею в виду Регину, будет очень трудно согласиться, что ее брак является незаконным. — Она видела, как Карсуэлл болезненно поморщился, но продолжал внимательно слушать. — Но, думаю, для нее не столь болезненной новостью окажется то, что у вас роман с девушкой примерно тех же лет, что и Фанни. Встав перед необходимостью выбирать между одинаково ужасными ситуациями, хотелось бы заступиться за правду, прежде чем ложь ужалит слишком сильно и будет слишком больно.

— Вы в это верите? Как бы вы себя чувствовали, миссис Питт, если бы узнали, что ваш муж вовсе не ваш муж, а ваши горячо любимые дети — незаконнорожденные?

— Мне трудно представить, мистер Карсуэлл, каким страшным ударом это было бы для меня. Я была бы взбешена, растеряна, чувствовала бы себя покинутой и преданной. Но, мне кажется, я бы легче смирилась с этим, чем с мыслью, что мой муж любит кого-то и близок, скажем, с девушкой не старше моей дочери.

Судья печально улыбнулся.

— Весьма воодушевляющий пример для благочестивого среднего класса и, я бы добавил, низшего. Если говорить о втором варианте, то, что касается светской леди, она, скорее всего, способна воспринять его как часть образа жизни, и если ей не напоминать об этом, не говорить вслух и не ставить ее этим в неловкое положение, она едва ли станет придавать такое значение шалостям мужа. Более того, леди утонченного воспитания и изысканных вкусов будет даже рада, что ее муж удовлетворяет свои низменные желания где-то в другом месте и не беспокоит ее, не заставляет рожать детей в большем количестве, чем она того хочет и чем позволяет ее здоровье.

— Судя по тому, что вы сказали, я явно отношу себя к низшим классам, — заявила Шарлотта с легким сарказмом. — Итак, если принять это за некий устойчивый ориентир в обществе, по которому можно судить о его мнении, я не удивлюсь, если миссис Карсуэлл согласится разделить его. И все же решение за вами. — С этими словами Шарлотта склонилась над тарелкой и принялась есть почти остывшую отбивную, отпив немного действительно очень хорошего вина.

— Я поговорю с Фитцгербертом, — наконец сказал судья, когда они уже готовились уходить. — И с Джейм-сом тоже.

— Благодарю вас, — сказала Шарлотта так спокойно, будто попросила его передать ей солонку. Но в душе она все же испытывала радость, совсем небольшую, но легкую и светлую.

В дни, последовавшие за приемом в парке дома Рэдли, когда Фитцгерберт слишком откровенно дал понять, что не собирается жениться на Оделии Морден, и, отказавшись от помощи лорда Энстиса, фактически бросил ему вызов, Джек Рэдли медленно и мучительно стал осознавать, во что это обойдется его сопернику.

Никто не сказал ни слова. Никаких комментариев не последовало. Джек не слышал также, чтобы лорд Энстис хотя бы обмолвился словом о Герберте, а ведь Рэдли и Энстис встречались уже несколько раз на светских раутах. Однако в том, что вокруг имени Фитцгерберта ходят разные слухи, Джек впервые убедился сам, когда в клубе случайно услышал разговор двух мало знакомых ему людей. Обсуждая Фитцгерберта, они сокрушенно качали головами по поводу того, что в клубе, членом которого состоял один из говоривших, Герберт при голосовании получил одни черные шары и был исключен из его членов.

— Силы небесные! Герберт Фитцгерберт? Невероятно. — Белесые брови говорившего высоко взлетели от изумления. — За что? Всегда считал его приличным человеком, одним из нас, и все такое прочее.

— Я тоже так думал, — согласился его друг. — Но я сам это слышал.

— Ты уверен, что речь шла о Фитцгерберте?

— Конечно, о нем. Ты принимаешь меня за идиота, что ли, Альберт?

— За что же его? Не из-за того ли, что девица Морден расторгла помолвку? Мне плевать на это, за такое не исключают из клуба. Господи, если они начнут это делать, в клубах станет пусто.

— Нет, конечно, не из-за этого. Тут что-то другое. Я точно не знаю, но ходят всякие слухи. Это все, что я знаю. Но скажу тебе: если так проголосовали в Уайт-клубе, то теперь проголосуют и во всех других приличных местах.

— Ты так считаешь? Но в чем он провинился?

— Это уже не имеет значения для бедняги. Можно уже не расспрашивать почему, а делать то, что делают другие. Неплохой был парень, всегда приветлив, к тому же не жаден…

— Может, это из-за девицы Хиллард, как ты считаешь?

— Не будь ослом. Кому дело до того, что ты встречаешься с девицей с подмоченной репутацией? Если ты не оскорбляешь жену и не навязываешь любовницу своей семье…

— Перестань. Почему этого не знает принц Уэльский?

— Что? А, ты о миссис Лангтри… Ну, то, что делают Мальборо, не можешь делать ты. Нечего брать с них пример. Тебе это все равно не сойдет с рук. Все, что я слышал, так это то, что Фитцгерберт пофлиртовал немного с этой девицей. Не вижу в этом большого греха. Нет, тут что-то другое, но что — ума не приложу.

Джек не знал, что это дело рук Энстиса, но подозрения пугали его. Он вспомнил гнев в его глазах, жесткую складку сжатых губ. Приятное умное лицо лорда внезапно перестало выражать что-либо, кроме жестокости.

До Джека потом доходили и другие слухи; он замечал, как менялись лица, когда произносилось имя Фитцгерберта.

— Странное отношение к тому, кого все так хорошо знают, — сказал он Эмили и Шарлотте, когда однажды в полдень они сидели в саду у последней — супруги Рэдли зашли ненадолго, чтобы рассказать о некоторых изменениях в своих планах. Джек усмехнулся с несвойственным ему сарказмом. — Мне кажется, что всю эту публику по ее реакции на данную ситуацию можно разделить на две категории: на тех, кем я восхищаюсь, и на тех, за кого мне стыдно. Крайне огорчительно вдруг убедиться, как много людей готовы осуждать ближнего, даже не зная, в чем он провинился; более того, виновен ли он вообще!

— Ты не должен удивляться этому, дорогой, — с печальной гримаской сказала Эмили. — На общество мгновенно действуют две силы: личное влияние и мода. Человек, пользующийся влиянием, проголосовал против Фитца черными шарами, и Фитц более не в моде. Каждый, или почти каждый, изо всех сил карабкается вверх, чтобы стать хоть чуточку да повыше. А поскольку никто не знает, куда карабкается, то он, естественно, следует за влиятельными и авторитетными людьми.

Шарлотта бросила на сестру взгляд, чтобы убедиться, действительно ли та произнесла это с горечью, но увидела лукавые смешинки в глазах Эмили и поняла, что это просто разумная оценка действительности, без всякой попытки жаловаться на обстоятельства.